Развилка

Во-первых, сейчас уже не сорок первый год, когда с военнопленными старались обходиться по-человечески. Я помню лагерь, в котором находился, когда оказался в плену, и разница бросалась в глаза сразу. А во-вторых, под Батайском находились главные наши враги: коммунисты, политруки и красноармейцы, которые были захвачены в плен с оружием в руках и до последней возможности пытались сопротивляться. Почти все они из-под Сталинграда, который немцы все-таки взяли. Но были и такие, кого пару дней назад доставили специальным эшелоном с Кавказа и пока держали отдельно, в основе это бойцы красных казачьих корпусов, Донского и Кубанского. А у нас ведь как? Так или иначе все казаки родня, корни общие, и один из военнопленных оказался двоюродным братом Лазаря Митрофановича Иванова. Вот он в лагерь и поехал, а я вместе с ним. Мог послать кого-то из казаков, но решил своими глазами посмотреть на упертых большевиков. Ну, увидел, что хотел. А дальше-то что? Вот сижу теперь и вспоминаю все события прошедшего дня, делаю какие-то выводы, рву себе душу и размышляю о перспективах дожить до окончания войны.

Когда добрались до лагеря, нас уже ждали. Охрана наша — казаки одной из тыловых сотен. Комендант, по совместительству командир сотни, есаул Щербаков, доложился Иванову и проводил нас в штаб, аккуратную хатку невдалеке от карьера. После чего привели ивановского родича, худого и крайне истощенного мужчину с отстраненным взглядом уставшего от жизни человека, которому на все плевать.

Лазарь Митрофанович попросил коменданта не мешать беседе и удалиться, а сам разместился за столом. Но когда появился военнопленный, он слегка привстал, пристально в него всмотрелся и спросил:

— Никифор, ты что ли?

Военнопленный поднял голову, скользнул по Иванову взглядом и, отвернувшись в сторону стены, ответил:

— Красноармеец Никифор Саблин, 25-кавалерийский полк 15-й Донской казачьей дивизии.

— Это же я, Лазарь, — Иванов нахмурился и снова присел: — Не узнал?

— Узнал, — Саблин по-прежнему смотрел на стену.

— Присаживайся, брат, погутарим.

— Не об чем мне с тобой гутарить. Не брат ты мне.

— Отчего же? — от сдерживаемых гневных чувств лицо Иванова слегка побагровело.

— Шкура ты… Родину продал…

— Смотрю, хорошо тебя комиссары обработали, Никифор. Забыл, как мы большевиков вместе рубали? Помнишь восемнадцатый год?

— Что было, то прошло. Я за свои ошибки молодости ответил и кровью за них заплатил. Сначала в Польше, когда ляхов рубал, а потом в тюрьме.

— И все-таки присядь, Никифор, — Лазарь Митрофанович скривился, словно съел кислятину. — Ты от родства нашего отрекаешься, а я нет.

Молча, Саблин покачал головой, и Лазарь Митрофанович кивнул мне, мол, помоги красноармейцу. Я все понял правильно, отлепился от теплой печи, приблизился к Саблину и слегка подтолкнул его к столу. Он едва не упал, зыркнул на меня злым взглядом и все-таки присел на табурет.

— Есть хочешь? — поинтересовался у него Иванов.

— Харчами купить собираешься? — огрызнулся Саблин. — Не выйдет.

— Перестань, — Лазарь Митрофанович слегка ударил ладонью по столу. — Не ершись, не надо. Хорунжий, мечи на стол, что есть.

Продукты у нас были, свежий хлеб, консервы, сало и колбаса. Я наготавливать не стал, порубал шматками колбасу и сало, порезал хлеб и вывалил все это на большое блюдо, а затем снял с печи чайник и налил в жестяную кружку кипятка. Заварка и сахарин нашлись в запасах коменданта. Этого пока хватит.

Саблин посмотрел на продуктовое изобилие, сглотнул голодную слюну и опустил голову. Сильный человек — решил ничего не брать у «врагов», уперся и не отступает, хотя заметно, что давно уже голодает и находится на грани. Еще немного и помрет.

— Чего не ешь? — Иванов вопросительно кивнул родственнику.

— Не могу, пока другие голодают.

— А я ради этого и приехал. Тебя повидать, само собой. Но главное — позаботиться о пленных казаках.

— Только о казаках?

— Да.

— А остальные не люди?

— До остальных мне пока дела нет.

Пленный снова посмотрел на еду и попросил:

— Отпусти меня, Лазарь. Христом Богом прошу. Не мучай. Не хочу я с тобой говорить и на еду смотреть не могу.

— Не выйдет, Никифор. Поговорить со мной придется. Пока не погутарим, будешь сидеть здесь, в тепле, перед едой, а твои друзья будут стоять на морозе. Ешь!

Последнее слово прозвучало, словно команда, резко и отрывисто. Тут уже Саблин не выдержал и накинулся на еду. Первый кусок колбасы буквально проглотил, почти не прожевывая, и я подумал, что надо его притормозить, как бы заворот кишок не произошел. Но он сам догадался, что торопиться не стоит, и дальше ел не торопясь, сдерживая жадность, и запивая еду чаем.

Пока Саблин насыщался, мы молчали и наблюдали за тем, как он ест. Но все когда-нибудь заканчивается. Блюдо опустело, и чай был выпит. Я снова наполнил кружку кипятком и пододвинул ее пленному, а он добавил заварку, взял кусок сахарина и обратился к Иванову:

— Раз уж так все вышло, говори, что тебе надо. Только учти, я никаких военных секретов не знаю. Обычный красноармеец.