— …Я знаю почти наверняка, какие ассоциации проносятся у вас в голове, — продолжал Леонард, — ибо я очень хорошо знаю вас. Только и всего. Мы не читаем мысли, не гипнотизируем, не заставляем. Человек, с которым мы работаем — ну, назовите его подопечным или учеником — живет свободно, то есть может выбирать. Это — принципиально. Мы никогда не действуем своими руками. Да и сами подумайте, Борис Александрович, что сможет совершить понукаемый пусть даже самыми мудрыми и добрыми наставниками человек? Дело в том, что сам дух свободы окрыляет, удесятеряет силы. Мир так несовершенен, так погряз в условностях… Почему потенциал мозга используется на жалкие несколько процентов? Природа сделала все, что могла, она дала нам инструмент. Остальное в наших руках. Родители, школа, институт, работа, женитьба, карьера, общее окружение, вероисповедание — всегда ли окружение человека оптимально? Всегда ли он действительно может выбрать? И главное — выбирает ли вообще? Ведь все это чужое: авторитеты, стереотипы, общественное мнение, социальноисторические акценты… Исходя из какого опыта совершается личный выбор? Обществу тысячи лет. Реально ли за одну человеческую жизнь разобраться с этим сложнейшим механизмом, найти в нем свое место? И я говорю не о политике — вульгарной вершине айсберга. Я говорю о всей невероятно сложной конструкции. Ребенок, взрослый, пожилой человек — в каждом возрасте свой опыт и свои устойчивые иллюзии. Юноша уважает мудрого старца — здравый подход. Но как все относительно! А если бы человек жил не семьдесят, а пятьсот лет? Тысячу? Если его возраст был бы сопоставим с возрастом общества?.. Как отнесется проживший триста лет к мнению семидесятилетнего? Пожурит за горячность?.. Наше корректирующее воздействие позволяет человеку не рассеивать силы на повторение чужих ошибок. Возможно, вы хотите узнать как решается этическая проблема вторжения в чужую судьбу?.. Вот вы отнимаете у ребенка сигарету. Вы абсолютно уверены, что правы. И вы действительно правы!.. Посмотрите, как часто с неохотой ребенок идет в школу, делает уроки, посещает дополнительные занятия. Однако, родители его заставляют без всяких угрызений совести… Впрочем, аналогии — вещь неблагодарная. Мы говорим только о вас.
Солонников испытывал странное ощущение — так бывает во сне, когда не можешь вырваться из кошмара и остается лишь невероятным усилием замедлять время, чтобы все вокруг застыло и ничего больше не происходило. Но если замедлить время, то старик так и будет говорить без умолку… надо что-то сделать, нельзя просто так сидеть и слушать… только бы для начала преодолеть странную тяжесть, мешающую вздохнуть. Он посмотрел на до сих пор сжатый кулак. Пальцы побелели. Он разжал руку. Этим время не остановить…
— У вас нет вопросов? — удивился Леонард.
— Есть, — прохрипел Солонников. Прокашлялся. Тяжесть вязко заколыхалась, как ртуть — в груди и голове.
— Какой же?
— Угадайте.
Старик с серьезным видом кивнул, скользнул взглядом по столу:
— Борис Александрович, простите великодушно, нож не передадите?
Солонников вздрогнул и, привстав, протянул нож.
Леонард кивнул, кладя пальцы на резное серебро ручки. Придвинул к себе масло, положил нож на край тарелки, но больше ничего делать не стал. Снова сцепил пальцы перед лицом.
Солонников испуганно смотрел на старика. Все же такое спокойствие завораживает.
— Вы задали мне вопрос, — медленно проговорил старик. — И я вам отвечаю — да.
Борис не понял что произошло дальше — какая-то сила подняла его, преодолев ртутную тяжесть. Стол загремел. Что-то на нем опрокинулось с глухим звоном и забулькало. На скатерти быстро расползалось темное пятно.
Старик даже не вздрогнул. Покачал головой укоризненно, поднял опрокинувшуюся коньячную бутылку.
— Ты!.. — Борис стоял, наклонившись над столом, упираясь одной ладонью, другой — слепо хлопая по скатерти. Под ладонь попался кусок хлеба, смятая салфетка. Старик без эмоций смотрел на нож перед собой. Борис оторопел — он не задал вопрос вслух!.. Откуда известно на что ответил Леонард? Разве Борис верит тому, что старик тут наговорил — о просчете реакций индивидуума? Как вообще можно верить или не верить в чужой бред?! Борис медленно опустился на место. Спокойнее… Что-то вроде неловкости перед самим собой овладело им.
Тяжесть вдруг исчезла. Теперь Бориса охватила отвратительная безвольная легкость, когда не можешь сжать кулак, когда вместо мышц пустота, а вместо воли — страх.
Старик вздохнул:
— Борис Александрович, успокойтесь, прошу вас. Вы не дали мне договорить. Я просто умоляю вас посмотреть на ситуацию трезво… Простите, простите — это был неудачный и случайный каламбур. Наталью мы вам не подсунули. Вас ведь именно это предположение так взволновало? И этот, простите, глагол? Кстати, я правильно просчитал вашу реакцию на свои слова? — в тоне старика прорезался холод.