Адреналин у меня был такой, что не соображал ничего — только вёл огонь из автомата, «граник» остался на броне, когда меня Шлыков с неё столкнул. Высовываюсь из-за куста и — ухо заложило: так близко пуля пролетела. Со мной рядом контрактник лежал, сержант, у него было несколько ходок в Чечню, кричит: «Надо отходить!». Отходим к Шлыкову, он, раненый, отстреливался с обочины у горящей машины. Я отползал последний — всех видел, кто убит, кто лежит — не поймёшь, мёртвый или ранен. Кто-то крикнул: «Прорываться к своим!». У второй машины пушку заклинило, она не работала, у третьей пацаны ещё отстреливались. Там механик-водитель высунулся из люка и выстрелил «Мухой», а огонь от башни отрикошетил и ему в плечо, поворачивается — сзади спина горит! Ползу, вижу — валяются автомат и пулемёт, взял их с собой. Двое ребят тащат Саньку Коробку — прямое попадание снайпером в голову, всё лицо в крови, помогаю его тащить. Смотрю — в воротнике дыра от пули. Посмотрел ему в лицо — у него глаза нет! Пуля попала в затылок и вышла из глаза. Его другие ребята потащили, и я с ними начал прорываться к нашим…
В документах, составленных после боя по рассказам уцелевших солдат, сохранились немногие, но страшные и одновременно героические подробности этого трагического дня…