Разрушай и подчиняй

Мое сердце забилось в нервной дроби, когда тело, которое я не помню, насмехалось надо мной с такой яркостью — подобный опыт и подсказки. Кем я была, что делала такие вещи?

Тату всколыхнуло что-то, и мое сердце болезненно кольнуло. Это что-то означало. Это означало все. Но я не могла вспомнить что.

Узор представлял собой мир внутри мира, в зазеркалье идеального зеркального пруда. Пытаясь проникнуть в суть, я оценивала мастерские линии оперения и тени. Детали были идеально прорисованы и полностью выделялись.

Но татуировка была чем-то большим. Чем-то гораздо большим.

Трепет в моей душе знал, что это было, но ничего не вырвалось дальше и не позволило мне угадать.

Для меня, совсем чужого человека, это было не более чем красивое перо с кобальтово-синими незабудками, слова переплетались с лозами и изображения были так идеально взаимосвязаны, что я не могла отличить их друг от друга.

Но то что было на правой стороне, заставило мое сердце колотиться от ужаса.

Ожоги.

Пестрая стянутая и лоснящаяся кожа украшала всю мою правую сторону, почти зеркально отображая роскошную татуировку на левой. Напротив вытатуированной красоты, было растянуто уродство.

Я ожидала каких-то воспоминаний о пожаре. Ведь шрамы указывали на ужасно травмирующие события в прошлом. Но ничего. Ни языков пламени, ни запаха дыма.

Я с трудом дышала, рассматривая с изумлением свое странное тело. Я ожидала интуитивной реакции — или, по крайней мере, отвращения и к своему изуродованному телу. Но чертово спокойствие никак не проходило, оставляя меня уравновешенной и здравомыслящей.

Я не знала, кем была, но скоро… скоро, я надеюсь история на моей коже обретет смысл.

Новый ожог вспыхнул на моей руке, ярко и болезненно. Старые ожоги и новые.

Есть ли в этом смысл, или же я цепляюсь за соломинку?

Я была монетой с двумя сторонами: шрамы и звезды. Лоскуты кожи и татуировки. Поразительная и отвратительная.

Шорох послышался, справа и слева — другие женщины перестали пялиться на мою уникальность, спешили последовать примеру и раздевались. Мое внимание к шрамам угасло, вернувшись к моей татуировке, упиваясь ею.

— Что ты чувствуешь?

Я напряглась, хватаясь за его пальцы, пока пот и жар разгорались костром между нашими сжатыми ладонями.

— Как пламя. Бесконечные крошечные клыки ада.

— Ты выдержишь? Чтобы ее закончить?

Слезы вырывались из моих глаз, когда игла впивалась в мои костлявые ребра. Боль была неописуемой. Ужасной и разрывающей но… вызывающей привыкание, сильное. Особый вид агонии, который успокаивал мою разрушенную душу.

Я хотела, чтобы боль сделала то, что не смогли другие вещи.

Впервые взглянув на мои шрамы, взявшие на себя тяжесть моих грехов, затем посмотрев на мою девственно чистую кожу, я прошептала:

 — Да. Я выдержу. Потому что я перенесла гораздо большее.

Воспоминания мелькали так вспышки молнии, только, чтобы исчезнуть так же быстро.

Нет!

Кем я была? Что я пережила чтобы оправдать такое невероятное произведение искусства на теле, напоминающее о… о чем?

 Я настолько была погружена в татуировку, что не заметила, женщины разделись раньше меня.

Пощечина заставила меня поднять взгляд вверх, фокусируясь на моем зеленоглазом кошмаре.

— И остальное тоже. Ты не закончила.

Мое сердце заколотилось в такой близи от него. От него пахло потом и кровью. Я вдохнула с трудом, впитывая его. Я знала его в другое время и в другом месте, или все это ложь? Как я могла описать это невероятное чувство, что я его знаю?

«Мне казалось или я любила тебя, ненавидела тебя и разрушила тебя в том времени?»

Когда я не шевельнулась и не заговорила, его большие пальцы потянулись к моему поясу. Не отрывая его глаза от моих, он расстегнул пуговицу, затем молнию, прежде чем положил руки на бедра и стянул джинсы.

Моя кожа пылала под его прикосновениями, то опаляя, то отступая обжигающим пламенем.

Его челюсти были стиснуты, лицо непроницаемым. Он никак не намекнул, влияет ли на него мое присутствие или прикосновение. Я ненавидела ложь, которую он выстроил. Я хотела мужчину, бросившего свою армию на поле боя. Мужчину, который смотрел на меня, будто я была бесценной, и он не мог поверить в такую находку.