— Он связал ее, завял ей глаза и трахнул сзади. До этого дня он никогда не делал этого по-другому.
Он взял меня лицом к себе. Дважды.
Мое сердце сжалось от странного сочетания отвращения и оптимизма.
— Почему? — выдохнула я.
— Почему? — его брови поднялись, и он усмехнулся. — Думал, это очевидно.
Я ждала и не двигалась.
Он вздохнул и пробормотал.
— Потому что он не может выдержать их близости, потому что они — не она. Он не может выдержать их взгляда, потому что считает, они видят, что он делает. И он не может выдержать их прикосновений больше, чем необходимо, потому что ему тяжело — что бы не происходило — ему плохо от того, что они прикасаются к нему дольше, чем его любимая.
Мое сердце раскрошилось.
Килл совершенно запутал меня.
Но я сочувствовала ему еще больше.
— Откуда… откуда ты столько всего знаешь?
Грассхоппер печально улыбнулся, направившись к двери.
— Откуда может кто-нибудь узнать глубокие тайны человека, одержимого демонами?
Я поерзала на коленях, молча умоляя его закончить ребус, прежде чем оставить меня в одиночестве.
Он склонил голову набок.
— Наблюдая. Слушая то, о чем он не говорит. Колеся рядом с ним, вне лагеря, из которого он вырвался, чтобы посетить могилу покойной. Будучи единственным, кому он доверяет.
Он открыл дверь и шагнул наружу.
— Стой, — крикнула я.
Он обернулся с обреченным взглядом.
— Что?
Я заламывала пальцы, желая узнать еще больше. Желая, чтобы все, что есть в моей голове обрело смысл, пока в сердце зарождалось что-то непонятное.
Мне было больно.
— Зачем ты мне это рассказал? Зачем рассказал мне его секрет, если ты только что доказал мне, что я такая же, как и все остальные? Что я не... она?
Он замешкался мгновение, прежде чем ответить.
— Потому что ты больше никогда его не увидишь. И в надежде, что его мучения закончатся, потому что ты узнала все, что хотела. Узнала, что у тебя никогда не было шанса.
Его голос утратил благородный тон и скатился в арктический.
— Я рассказал тебе, чтобы никогда больше не пыталась разрушить его снова, потому что ты для него ничто. Как и все остальные.
Его слова разорвали меня на части, и не было никого, кто волновался бы о том, чтобы сшить меня снова.
Он захлопнул дверь.
Он оставил меня истекать кровью с распоротой душой, дрейфующей от нескончаемой боли.
— Как меня зовут?
Ничего.
— Как меня зовут?
Тишина.
— Как меня зовут?
Пустота.
Я проклинала безысходность. Слова клятвы повисли в черной коробке, и никто, кроме меня, не слышал их.
Прошло четырнадцать часов с тех пор, как Грассхоппер накормил меня завтраком и рассказал о своем президенте — человеке, которого он явно любил. Прошло шесть часов с тех пор, как другой брат принес мне на ужин лазанью из микроволновки и лимонад.
Двести семнадцать раз я задавала себе один и тот же вопрос.
Двести семнадцать раз я не получила ответа.
Этого было достаточно, чтобы свести меня с ума.
Я сдалась, сползая вниз по стене, укладываясь на матрас боком. Мои вдохи и выдохи были единственным, что я слышала в своем безмолвном мире. Это раздражало так же, как тиканье часов, или капающий кран, или жужжание мухи.
Я ни за что не усну.
Я была истощенной, но не сонной. Уставшей, но не психованной. Я зашла так далеко, я сделала это, не теряя веры — я просто должна была продолжать двигаться дальше, независимо от того, что будет завтра.
Подпирая кулаками щеки, я начала все сначала.
— Как меня зовут?
Ничего.
— Как меня зовут?
Тишина.
— Как меня зовут?
Сара.
Я застыла, словно камень.
— Как меня зовут? — прошептала я.
Сара.