Разрушь меня

Моя человечность разбросана миллионами частей по полу.

— Я никогда не хотела заставлять их бояться меня.

— А должна была. — Он останавливается. Смотрит на меня, как на идиотку. — Если они не будут тебя бояться, то будут на тебя охотиться.

— Люди все время охотятся на вещи, которых они боятся.

— Теперь они знают, против чего они пойдут.

Он идет по коридору, но я врастаю ногами в землю. Осознание пробегает ледяной водой по спине.

— Ты заставил меня... сделать это... с Дженкинсом? С этой целью?

Уорнер в трех шагах впереди меня, но я могу видеть улыбочку на его лице.

— Всё, что я делаю, имеет цель.

— Ты хотел разыграть из меня спектакль.

Мое сердце скачет в запястьях, пульсирует в пальцах.

— Я пытался защитить тебя.

— От своих же солдат? — Я бегу за ним, горя от негодования.— За счет человеческой жизни...

— Заходи внутрь.

Уорнер подходит к лифту. Он придерживает для меня дверь.

Я следую за ним.

Он нажимает на нужную кнопку.

Двери закрываются.

Я оборачиваюсь с целью поговорить.

Он оттесняет меня в угол.

Я загнана в дальний край этого стеклянного сосуда и вдруг начинаю нервничать. Его руки держат мои, а его губы опасно близко к моему лицу. Его взгляд не отрывается от моего, его глаза опасно сверкают. Он произносит всего одно слово:

— Да.

У меня уходит секунда на то, чтобы произнести:

— Что «да»?

— Да, от моих же солдат. Да, за счет человеческой жизни. — Он сжимает челюсть.

Говорит сквозь зубы. — Ты очень мало понимаешь о моем мире, Джульетта.

— Я пытаюсь понять...

— Нет, это не так. — Его ресницы, как отдельные золотые нити, горят в огне. Я почти хочу потрогать их. — Ты не понимаешь, что власть и контроль могут выскользнуть из твоих рук в любой момент, даже если ты считаешь себя хорошо подготовленной. Эти две вещи не так легко заработать. А еще труднее сохранить. — Я пытаюсь вставить слово, а он обрывает меня. — Думаешь, я не знаю, как много моих солдат ненавидят меня? Думаешь, не знаю, как много из них хотят видеть меня мертвым? Думаешь, нет других, которые с радостью возьмут у меня должность, которую я с таким трудом занял...

— Не льсти себе...

Он преодолевает последние разделявшие нас сантиметры, и мои слова падают на пол. Я задыхаюсь. Напряжение в его теле такое интенсивное, что это почти ощутимо, и мне кажется, что мои мышцы начинают каменеть.

— Ты так наивна, — говорит он мне, его голос суров, низок, кажется скрипучим шепотом на моей коже. — Ты не понимаешь, что представляешь угрозу каждому в этом здании. У них есть причины причинить тебе вред. Ты не видишь, что я пытаюсь помочь тебе...

— Причиняя мне боль! — взрываюсь я. — Причиняя боль другим!

Его смех холоден и невесел. Он отходит от меня, внезапно чувствующей отвращение.

Двери лифта открываются, но он не выходит. Отсюда я вижу свою дверь.

— Возвращайся в свою комнату. Умойся. Переоденься. В твоем шкафу много платьев.

— Ненавижу платья.

— Я не думаю, что тебе также нравится наблюдать за этим, — говорит он с кивком. — Я прослеживаю его взгляд и вижу громадную тень напротив моей двери. Я поворачиваюсь к нему за объяснением, но он ничего не говорит. Он вдруг становится сдержанным, черты его лица неэмоциональны. Он берет мою руку, сжимает пальцы, говорит: — Я вернусь за тобой ровно через час, — и закрывает двери лифта, прежде чем у меня есть возможность запротестовать.

Я начинаю думать, что это случайность, что единственный человек из большинства, не боящийся дотронуться до меня, сам по себе чудовище.

Я иду вперед и осмеливаюсь взглянуть на солдата, стоящего в темноте.

Адам.

Ох, Адам.

Адам, знающий о моих возможностях.

Мое сердце — водный шарик, взрывающийся в моей груди. Мои легкие стучат о ребра.

Мне кажется, словно каждый кулак в мире решает ударить меня в живот. Мне должно быть безразлично, но это не так.

Теперь он навечно меня возненавидит. Он никогда больше на меня не взглянет.

Я жду, когда он откроет мне дверь, но он стоит на месте.

— Адам? — отваживаюсь попробовать я. — Мне нужен твой ключ.

Я вижу, как он тяжело глотает и слегка вздыхает, и немедленно ощущаю, что что-то не так.

Я быстро подхожу к нему, но жесткий кивок головы подсказывает мне не делать этого. Я не касаюсь людей, я не подхожу близко к ним, я чудовище. Он не хочет, чтобы я находилась близко к нему. Конечно же, не хочет. Я никогда не должна забывать свое место.

Он открывает дверь с огромным трудом, и я понимаю, что кто-то сделал ему больно, когда меня не было. Ко мне возвращаются слова Уорнера, и я опознаю в его прощании предупреждение.

Предупреждение, которое разрывает все мои нервные окончания.

Адам будет наказан за мои ошибки. За мое неповиновение. Я хочу похоронить свои слезы в ведре с сожалением.

Я переступаю порог и в последний раз оглядываюсь на Адама, не ощущая торжества в его боли. Несмотря на все, что он сделал, я не знаю, способна ли я ненавидеть его. Не Адама. Не того мальчишку, которого я знала.

— Фиолетовое платье, — он говорит ломано и с придыханьем, будто ему сложно дышать.

Мне приходится сжать руки, чтобы не коснуться Адама. — Надень фиолетовое платье. — Он кашляет. — Джульетта.

Я буду идеальным манекеном.