Разрушь меня

Я вижу соединенную с комнатой дверь, и вдруг меня охватывает любопытство. Я слышала истории о людях, у которых в спальнях есть ванны. Предполагаю, они не именно в спальне, но достаточно близко. Я соскальзываю с кровати и иду в указанном направлении. Как только я открываю дверь, он снова начинает говорить:

— Ты можешь принять душ и сменить одежду. Ванная — единственное место, где нет камер, — добавляет он, его голос тих.

В моей комнате камеры.

Ну, конечно же.

— Здесь ты можешь найти одежду. — Он кивает на шкаф. Вдруг ему становится очень неловко.

— А ты можешь уйти? — спрашиваю я.

Он потирает лоб и садится на кровать. Вздыхает.

— Ты должна подготовиться. Уорнер будет ждать тебя на обеде.

— На обеде? — Мои глаза делаются блюдцами.

Адам выглядит мрачным.

— Да.

— Он не собирается причинять мне боль? — Я стыжусь облегчения в своем голосе, неожиданной напряженности, которую я выпустила, страха, что я не знаю, кто предоставил кров.

— Он собирается дать мне обед? — Я умираю от голода, мой живот - измученная голоданием яма, я так голодна, так голодна, так голодна. Я не могу даже вообразить то, какой должна быть на вкус реальная еда.

Лицо Адама снова непроницаемо.

— Ты должна поторопиться. Я могу тебе показать, как всё работает.

У меня нет времени на протесты, поскольку он уже в ванной, а я вынуждена последовать за ним. Дверь до сих пор открыта, и он стоит в центре маленького пространства спиной ко мне, и я не могу понять почему.

— Я знаю, как пользоваться душем, — говорю ему. Я когда-то жила в обычном доме. У меня была семья.

Он оборачивается очень, очень медленно, а я начинаю паниковать. В конце концов, он поднимает голову, но смотрит в сторону. Когда он переводит взгляд на меня, его глаза сужаются, а лоб разглаживается. Его правая рука сжимается в кулак, а пальцем левой руки он касается губ.

Он показывает мне, чтобы я оставалась спокойной.

Каждый орган в моём теле падает.

Я знаю, что что-то грядет, но не знаю, при чем здесь Адам. Я не думаю, что он тот, кто причинит мне вред, станет пытать меня, заставит желать смерти больше, чем когда-либо. Я даже не понимаю, что плачу, пока не слышу хныканье, и не ощущаю, как слезы текут по лицу, так стыдно, так стыдно за мою слабость, но какую-то мою часть это не волнует. Я испытываю желание умолять, просить о пощаде, украсть его пистолет и застрелиться. Достоинство — это единственное, что у меня осталось.

Он, кажется, обнаруживает мою внезапную истерику, потому что его глаза раскрываются, а челюсть отвисает.

— О Боже, Джульетта... я не...

Он ругается себе под нос. Ударяет кулаком по лбу и отворачивается, тяжело вздыхая, расхаживает по небольшому пространству. Он снова ругается.

Выходит за дверь, не оглядываясь.

Глава 12

Целых пять минут под струей горячей воды, два кусочка мыла, пахнущего лавандой, одна бутылка шампуня, предназначенная только для моих волос, прикосновение мягкого плюшевого полотенца, которое я осмелилась обернуть вокруг тела, — и я начинаю понимать.

Они хотят заставить меня забыть.

Они считают, что смогут стереть мои воспоминания, мою верность, мои приоритеты с помощью горячей еды и комнаты с видом. Они думают, что меня так легко купить.

Уорнер, кажется, не понимает, что я выросла ни с чем и я не ненавижу это. Я не хочу одежду, или идеальную обувь, или дорогие вещи. Я не хочу ходить в шелках. Единственное, что я когда-либо хотела, — протянуть руку и коснуться другого человека, не только руками, но и сердцем. Я видела мир и отсутствие в нем сострадания, жестокость, суд с решеткой, холод, обиженные глаза. Я всё это видела вокруг себя. У меня было так много времени, чтобы слушать.

Смотреть.

Для изучения людей, и мест, и возможностей. Все, что я должна сделать, — это открыть глаза. Все, что я должна сделать, — открыть книгу, чтобы увидеть кровавые истории от страницы до страницы. Чтобы увидеть воспоминания, запечатленные на бумаге.

Я всю жизнь провела между страницами книг.

При отсутствии человеческих отношений у меня сложились связи с бумажными героями. Я жила любовью и потерями через рассказы, складывающиеся в историю, и я опытна в ассоциациях в подростковом возрасте. Мой мир — одна плетеная паутина слов, натягивающая конечность к конечности, кость к сухожилию, мысли к образам. Я существо, состоящее из писем, персонаж, созданный предложениями, плод воображения, сформированный за счет фантастики.

Они хотят уничтожить каждое упоминание о моей жизни, и я не могу допустить этого.

Я надеваю свою одежду и на цыпочках прохожу в спальню, только чтобы найти её покинутой. Адам ушел, хотя и сказал, что останется. Я не понимаю его, я не понимаю его действий, я не понимаю своего разочарования. Мне хочется ненавидеть свежесть моей кожи, чувство идеальной чистоты спустя столь долгое время; я не понимаю, почему до сих пор не посмотрела в зеркало, почему-то я боюсь того, что я там увижу; не уверена, что узнаю лицо в зеркале.

Я открываю шкаф.