Разрозненные рассказы

Они смотрели, и прямо на глазах у них деревья расстилали на газоне свои тени и переодевались в цвета осени. Где-то последняя газонокосилка лета сбривала и состригала годы и складывала их дорогими сердцу горками.

– Дедушка…

– Что, Дуг?

Дуглас глотнул, зажмурился и из мрака, которым окружил сам себя, выплеснул:

– Смерть – это когда ты один на пароходе и он отплывает и увозит тебя, а все твои близкие остались на берегу?

Дедушка пожевал услышанное, прочитал несколько облаков в небе, кивнул.

– Примерно так, Дуглас. А почему ты спрашиваешь?

– Просто хотелось знать.

Дуглас проводил взглядом плывущее в высоте облако, которое никогда прежде не было таким, как сейчас, и никогда больше таким не будет?

– Что ты хотел сказать, дедушка?

– Подожди, дай вспомнить. Прощай, лето?

– Да, сэр, – прошептал Дуглас, прижался к этому высокому человеку рядом с ним и, взяв руку старика, крепко прижал к своей щеке, а потом переложил к себе на голову – короной для молодого короля.

Прощай, лето!

Роковая игра

Gotcha! 1980 год Переводчик: Д. Вебер

Они по уши влюбились друг в друга. Утверждали это. Знали. Упивались этим. Если они не любовались друг другом, то обнимались. Если не обнимались, то целовались. Если не целовались, то являли собой болтушку из десятка яиц в постели. А сготовив этот удивительный омлет, вновь начинали смотреть друг на друга и узнавать звуки.

В общем, на их долю выпала Любовь. Напечатайте это слово большими буквами. Подчеркните. Выделите особым шрифтом. Добавьте восклицательные знаки. Устройте фейерверк. Разгоните облака. Впрысните адреналин. Подъем в три ночи. Сон в полдень.

Ее звали Бет. Его – Чарлз.

Без фамилий. Да и по именам-то они называли друг друга не часто. Каждый день они находили для своего любимого (любимой) новые имена, некоторые из них шептались только глубокой ночью, особенные, нежные, шокирующе откровенные.

А потом что-то случилось. За завтраком у Бет вырвалось едва слышно: «Хвать».

Чарлз поднял на нее глаза.

– Что?

– Хвать, – повторила она. – Игра такая. Никогда в нее не играл?

– Даже не слышал.

– А я играла в нее много лет.

– Из тех, что продаются в магазинах?

– Нет, нет. Я сама ее придумала, можно сказать, что сама, оттолкнувшись от старинной истории о приведениях или от сказки-страшилки. Хочешь поиграть?

– Это мы посмотрим, – и он вновь принялся за яичницу с ветчиной.

– Может, поиграем вечером… Она забавная, – Бет кивнула, чтобы добавить убедительности своим словам. – Обязательно поиграем. Именно сегодня. Тебе понравится.

– Мне нравится все, что мы делаем.

– Только она напугает тебя до смерти, – предупредила Бет.

– Как, ты говоришь, она называется?

– Хвать.

То был долгий и сладкий день, потом они читали чуть ли не до полуночи. Наконец он оторвался от книги и посмотрел на Бет.

– Мы ничего не забыли?

– Ты о чем?

– Хвать.

– О, ну конечно же! – она рассмеялась. – Я просто ждала, когда часы пробьют полночь.

Они и пробили. Бет сосчитала до двенадцати, счастливо вздохнула.

– Отлично. Давай потушим свет. Оставим только маленький ночничок у кровати. Вот так, – она прошлась по спальне, выключая лампы, вернулась, взбила его подушку, заставила лечь посередине большой кровати. – Оставайся здесь. Не двигайся. Просто… жди. И увидишь, что произойдет… Лады?

– Лады, – он снисходительно улыбнулся. – Поехали.

– А теперь замри, – приказала она. – Не произноси ни слова. Если понадобится, говорить буду я… Хорошо?

– Хорошо.

– Тогда начнем, – и она исчезла.

То есть медленно растаяла у изножия кровати. Сначала она позволила размякнуть костям. Потом голова и волосы последовали вниз за ставшим бумажным телом. Она как бы складывалась слой за слоем, пока за изножием не осталась пустота.

– Здорово! – воскликнул он.

– Ты же должен молчать. Ш-ш-ш-ш!

– Молчу. Ш-ш-ш.

Тишина. Прошла минута. Ни звука.

Он улыбался, замерев в ожидании.

Еще минута. Тишина. Он не знал, где она.

– Ты все еще за кроватью? – спросил он. – О, извини, – одернул он себя. – Я же должен молчать.

Пять минут. В комнате вроде бы потемнело. Он сел, взбил подушку, улыбка его заметно поблекла. Оглядел комнату, но не увидел ничего, кроме пятна света на стене, отбрасываемого горящей в ванной лампочкой. Из дальнего угла донесся звук, словно там зашебуршала мышь. Он посмотрел туда, но ничего не увидел.

Еще минута. Он откашлялся. Из ванной, буквально от самого пола, донесся какой-то шепот. Ему показалось, что теперь кто-то скребется под кроватью. Но звук этот пропал. Он сглотнул слюну, прищурился. Комнату словно подсветили свечами. Лампа в ванной, в сто пятьдесят ватт, тлела, как пятидесятиваттная. По полу словно пробежал большой паук, но он ничего не увидел. Наконец до его ушей долетел ее голос, вернее, не голос, а отраженное от стен эхо.

– Пока тебе нравится?

– Я…

– Молчи, – шепотом напомнила она.

И затихла еще на две минуты. Он начал чувствовать, как гулко бьется пульс в запястьях. Посмотрел на стену слева, справа, на потолок. И внезапно увидел белого паука, ползущего по изножию кровати. Разумеется, ее руку, изображающую паука. И тут же рука исчезла.

– Ха! – рассмеялся он.