Разобщённые (ЛП)

— А я-то всегда считал, что ты не из тех молодых людей, которые зря тратят свои силы и время, плачась на злую судьбу и изнывая от жалости к себе.

— Я не жалуюсь! Я злюсь!

— Гнев наш друг только тогда, когда мы знаем, какой у него калибр и куда им выстрелить.

И неожиданно это высказывание старого вояки вызывает у Коннора взрыв такого хохота, что даже водитель оглядывается.

— Ну вы даёте! Да вас цитировать можно!

— Кое-кто и цитирует. То, что я тебе сейчас сказал, записано на странице девяносто три «Разъяснений к уставу для первокурсников военных академий», издание пятое. — Адмирал вглядывается в тонированное стекло, за которым идёт будничная жизнь Кладбища. — Проблема с вами, расплётами, в том, что вы обращаетесь с вашим гневом как с гранатой, которая в половине случаев отрывает ваши же собственные руки. — Тут он переводит взгляд на руку Коннора. — Без обид.

— Какие обиды.

Адмирал присматривается к означенной руке повнимательнее.

— Что-то мне эта татуировка знакома... — Он прищёлкивает пальцами. — Роланд. Так, кажется, его звали? Отвратный тип, просто заноза в заднице.

— Да, это его.

Адмирал задумчиво вглядывается в нарисованную акулу.

— Я так полагаю, у тебя не спросили, когда пришивали эту руку.

— Я бы вообще не позволил пришить себе ничью руку, — отвечает Коннор. — Моя воля — я бы отказался, как вы отказались от сердца. Вот и Риса отказалась от позвоночника. — Коннор видит, как рука покрывается гусиными пупырышками: из кондиционера дует просто арктическим холодом. — Но не могу же я теперь оттяпать эту проклятую лапу...

— И не нужно, — говорит Адмирал. — Роланд, конечно, был сволочь, но он всё же человек и потому заслуживает лучшей участи. Думаю, он был бы доволен, если бы узнал, что держит в своём железном кулаке всё Кладбище.

Коннор не может удержаться от смеха. Адмирал любой бессмыслице придаст философский смысл. Но тут гость затихает и становится серьёзным.

— А теперь послушай, — говорит он. — Ради всех твоих подопечных и ради тебя самого — перестань думать о Рисе. Забудь.

Но есть вещи, которые Коннор не может забыть. Просто не может и всё.

— Надо было не пускать её в больницу!

— Насколько мне известно, тогда ни в чём не повинный мальчик попал бы на «живодёрню».

— Ну и чёрт с ним! Пусть бы шёл на «живодёрню»!

— Я сделаю вид, — тихо и грозно говорит Адмирал, — что не слышал этого.

Коннор тяжко вздыхает.

— Не нужно было вам делать меня своим преемником. Вы хотели, чтобы Кладбищем заправлял Беглец из Акрона, но ведь его не существует. И никогда не существовало. Это лишь легенда!

— А я считаю, что принял правильное решение. Ты видишь только свои неудачи, но я-то вижу другое. Нет, я понимаю, когда тебе больно, легко обвинить себя в том, что ты ничтожество и ни на что не пригоден, но жизнь, Коннор — это сплошные испытания на прочность, и все мы вынуждены через них пройти. Ценность человека определяется не тем, сколько страданий ему выпадает во время испытаний, а тем, каким он из них выходит.

Коннор старается осмыслить услышанное. Интересно, когда закончатся его собственные «испытания»? Наслаиваются друг на друга — не успевает он пройти сквозь одно, как попадает в следующее. Ну, и сколько ещё остаётся таких подспудных слоёв? Эта мысль наталкивает его на то, что сообщил ему Трейс.

— Адмирал, вы когда-нибудь слышали о такой организации — «Граждане за прогресс»?

Адмирал задумывается.

— Звучит знакомо... Это не они оплатили часть этих проклятых агиток в пользу расплетения? — Он трясёт головой от отвращения. — Они напоминают мне о былых листовках времён «поколения террора».

Коннор вскидывается.

— «Поколения террора»?

— Ну, ты же знаешь — восстания тинэйджеров? Бунты Дикарей?

— Вообще без понятия.

Адмирал смотрит на него так, будто Коннор — полный идиот.

— Господь всемогущий, чему вас учат в этих так называемых школах? — Он немного успокаивается и продолжает: — Хотя что это я. С какой стати им вас этому учить. Историю ведь пишут победители, а там, где нет победителей, всё в конце концов попадает в корпоративные шредеры.

Он смотрит в окно с печальной покорностью человека, знающего, что он слишком стар, чтобы заняться исправлением этого мира.

— Вам нужно заняться самообразованием, мистер Ласситер, — говорит он. — Может, в школе этому и не учат, но не могут же они полностью стереть всю историю, где-то, да остаются следы. В ней — причина, почему люди оказались так сговорчивы и приняли Соглашение о расплетении. Истинная причина, почему мы ведём такой извращённый образ жизни.

— Уж извините, что я такой неграмотный, — ворчит Коннор.

— Да ладно тебе. Просто делай с этим что-нибудь. А если тебе любопытно узнать что-то об этих «Гражданах за прогресс» — тем более, учись! Узнавай, выведывай. Что ты о них знаешь?

У Коннора возникает желание рассказать собеседнику всё, о чём узнал от Трейса, но он вовремя соображает, что сердце старика может и не выдержать. Адмирал больше не занимается делами расплётов, и хотя он прилетел, чтобы устроить Коннору вполне заслуженную выволочку, снова вовлекать его в их дела будет неправильно.

И он отвечает Адмиралу: