Разоблачение Тисл Тейт

Это был лучший день в моей жизни, Тисл. Ты уже сделала меня самым счастливым человеком на свете, я себя такой не помню – и все это благодаря одному лишь твоему существованию.

Прости меня, Тисл. Прошу. Потому что я неуверена, что когда-нибудь смогу сама себя простить».

Слова обретают новое звучание каждый раз, когда я их читаю. Они сюрреалистичны и прекрасны, они же одновременно жестоки и несправедливы. Я сжимаю медальон в ладони так сильно, что он становится теплым. Я не отвожу взгляда от глаз мамы на моей любимой фотографии: мы с ней вдвоем делаем оладьи с кусочками шоколада, как она и описывала в письме. Пятна шоколада на подбородках, на руках, везде, но нам обеим совершенно все равно, потому что мы так широко улыбаемся, что на лицах не остается места ничему, кроме этих улыбок. Должно быть, это папа поймал такой кадр, и я теперь знаю, почему все эти годы он пек оладьи с кусочками шоколада. Наверное, его сердце сжималось каждый раз, когда он чувствовал сладкий запах, плывущий по кухне и моментально возвращавший его в то мгновение на фото.

Я и сейчас его чувствую, этот запах сладкого теста на раскаленной сковороде, немного ванильного сиропа и щепотка соли, чтобы выгодно подчеркнуть привкус шоколада. Не знаю, брежу ли я от недостатка сна, от того, что смотрю на фотографию, читаю мамины слова и держу (в буквальном смысле) ее сердце у себя в руке, или это Миа на самом деле печет оладьи на кухне.

Хотя это и не важно, потому что результат остается неизменным: у меня переворачивается все нутро, руки ложатся на клавиатуру и начинают стирать старые слова и заполнять страницу новыми.

* * *

– Значит, вот какое дело, – сказала Мэриголд, опустив взгляд на собственные руки, потому что не могла встретиться глазами с мамой. – Сейчас или никогда. Или ты попытаешься вернуться домой вместе со мной, или…

– Или пришло время прощаться, – закончила Вайолет тихим, но спокойным и ровным голосом.

Мэриголд кивнула. Ясное желтое небо за окном казалось сейчас ярче обычного. Эта яркость была даже оскорбительной, ведь, по идее, мир должен был потемнеть из уважения к этому страшному разговору.

– Что нам делать? – шепотом спросила Мэриголд.

Она придвинулась к Вайолет, ей было необходимо почувствовать, что ее мама все такая же необъяснимо реальная, что она все еще излучает тепло, занимает физическое пространство. Она была рядом, хотя с точки зрения науки в этом не было совершенно никакого смысла. Она была настоящей и, возможно, могла продолжить быть настоящей, только если…

– Я думаю, мы обе знаем ответ.

Для Мэриголд это был удар кулаком под дых, хотя она ожидала именно этих слов. Если бы решение было за ней, она произнесла бы их сама, несмотря на то, что хотела она ровно противоположного. То, чего она хотела, сильно отличалось от того, что она ощущала как правильное решение.

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной, честно, – сказала Мэриголд, и голос ее сорвался, стоило ей попасть в мамины объятья. – Но есть в этом что-то неправильное, да? Будто так мы пойдем против природы. Мы уже как-то умудрились обмануть систему, раз я здесь. Что случится, если ты вернешься на землю со мной? Будешь ли ты живой или?..

– Или я буду какой-то печальной тенью, которая станет преследовать тебя до конца дней? А может, еще и хуже – и мне придется навсегда остаться запертой в каком-нибудь странном месте на стыке миров.

– Да, – кивнула Мэриголд, и слезы потекли по ярко-оранжевому свитеру мамы.

– Больше всего на свете мне хотелось бы стать для тебя мамой, которую ты заслуживаешь, и оставаться ею до конца твоих дней. Каждое утро печь тебе оладьи с кусочками шоколада, быть рядом по вечерам, помогать тебе решать кошмарные задачи по математике, пока твой папа насвистывает беззаботную песенку, занимаясь приготовлением курицы гриль. Я всего этого очень хочу. Хочу быть с тобой. С твоим папой. Хочу вернуть себе жизнь.

– Но… – произнесла Мэриголд.

– Но, – повторила Вайолет, – авария уже произошла, этого не изменить. Как нельзя изменить и тысячи других мелочей, которые мы могли бы сделать иначе. Мне не надо было выходить из себя. Я была будто бы ослеплена, утратила ясность мышления.

– В этом была не только твоя вина, – тихо сказала Мэриголд. – И не только моя. Но это ведь я тебя расстроила.

– Не вини себя. Не вздумай. Я не могу объяснить, почему все случилось так, как случилось, но что делать, моя милая, это жизнь. Жизнь – это целое собрание того, что ты никак не сможешь изменить, отменить или волшебным образом переделать во что-то лучшее, что-то более счастливое. Мы стараемся изо всех сил и принимаем то, что не можем контролировать. Это самый ценный урок, который я могу тебе преподать. Так что, если я попыталась бы переписать эту главу… Я уничтожила бы самый важный урок в твоей жизни.