Эти слова будто бы наносят мне удар в живот, резкий, глубокий и болезненный. Я прислоняюсь к стене, потому что не уверена, что смогу остаться в вертикальном положении.
– И надеялся, что, когда позвоню тебе вечером, ты хотя бы признаешься. Я пораньше вернулся домой, потому что накануне ты была так подавлена. Пропустил важный матч, чем капитально взбесил тренера, но мне было все равно. Тебя не было дома, когда я к вам зашел, но потом я выглянул в окно и…
– Мне очень жаль, – говорю я. И это чистая правда.
– Правда?
– Жаль, что произошло именно так. Жаль, что я честно обо всем не рассказала. Но я собиралась. Просто не хотела делать это по телефону.
– Разумеется.
– Честно. Я хотела рассказать тебе сегодня.
Лиам фыркает.
– Ты говорила, вас связывает только книга. Еще одна ложь. Ты теперь вся состоишь из лжи. Ты вообще знаешь, что значит быть честной? – Он запускает в волосы пальцы, трясет головой. – Меня это пугает. Я будто бы вообще больше тебя не знаю. Эти книги, весь разыгранный вами спектакль – все это разрушало наши отношения. Вот я и подумал, что что-то должно прервать эту цепочку лжи. Что-то, что заставит тебя осознать, насколько ты сама запуталась и погрязла во вранье, скольким людям ты делала больно.
– То, что произошло между нами с Оливером, неправильно, и я прошу у тебя за это прощения. Но это не оправдывает того, что ты переметнулся в стан врага.
– Ты злишься из-за того, что Эмма узнает правду? Оливер? – Произнося это имя, Лиам сильно напрягает связки, как будто ему немедленно нужно выплюнуть омерзительную желчь. – Теперь-то он узнает, кто ты есть на самом деле, да?
Я сползаю по стенке на пол, крепко прижимаю колени к груди и обнимаю их обеими руками.
– Меня все будут ненавидеть, включая Оливера и Эмму. В сети меня разорвут на куски. Ты хотя бы можешь представить, что сейчас обо мне говорят вчерашние поклонники? Сколько полных ненависти сообщений я буду получать несколько недель подряд? Да что недель, месяцев. – Я мотаю головой. – Ты понятия не имеешь. Ворвался как жаждущий отмщения монстр, что крушит все на своем пути. Ты заревновал и решил разрушить мою жизнь из-за одного тупого поцелуя. Ты был вправе на меня разозлиться. Но не вправе был все уничтожать.
Теперь он сидит на полу рядом со мной, низко опустив голову.
– Ты права. Я заревновал. Разозлился. Но хочешь, честно признаюсь? Я думал, что разоблачение – это только вопрос времени, потому что твой отец все равно не смог бы закончить трилогию. Я подумал, что сделаю за тебя грязную работу, а ты сможешь продолжить жить своей жизнью. Станешь свободной. Я не только отомстить хотел.
– Ты себя так убеждаешь, да? И что мне теперь делать с этой свободой?
– Ты… Будь собой. Живи честно. Делай то, чего хочешь, а не то, что тебе навязывают другие. Все эти бесконечные ожидания… Все теперь в прошлом.
– Возможно, отцу придется сесть в тюрьму, Лиам. Какая же это свобода?
– Никто его не посадит. В худшем случае ему придется отдать обратно часть денег.
– Ты ничего не знаешь.
– Я знаю, что люблю тебя. Мы оба все испортили, сильно напортачили, но мы можем все исправить. Это же мы с тобой. Мы можем все решить.
Любит. Он наклоняется, тянет ко мне руки. Я отшатываюсь и вскакиваю на ноги. Любит. А я его любила? А сейчас люблю? Или весь этот роман родился только из-за… удобства? Потому что мы соседи. Потому что он – единственный человек из внешнего мира, которого я знала. Я не знаю. Не могу знать. Особенно теперь, потому что, чем бы ни были эти отношения, они закончились.
– Нечего уже исправлять. Между нами и в том, что касается книги. Я, кстати, на заметку, неплохо справлялась. Не так уж ужасны были наши идеи, точно уж ничем не хуже, чем все, что смог бы придумать отец. – Говоря это, я чувствую гордость, хотя теперь это уже не важно. Вообще все уже не важно. – Я, возможно, накосячила, но при этом не собиралась делать тебе больно. Вот в чем разница между тобой и мной. Я никогда не хотела причинять другим боль. Если любить – это делать людям больно, мне вообще не нужна любовь. По крайней мере, не твоя точно.
Я чувствую, что дрожу крупной дрожью и не могу стоять на ногах. При любом движении я могу упасть в обморок, но даже это было бы лучше, чем оставаться здесь, рядом с Лиамом. Уходя, я не говорю больше ни слова. Мне нечего больше сказать. Лиам, должно быть, сам это понимает, потому что даже не пытается меня удержать.
Дома я замечаю, что Миа стоит возле закрытой двери в кабинет отца, старательно не глядя на меня, когда я прохожу мимо нее к лестнице.
– Мне очень жаль, – говорю я, тоже не поднимая головы. – Я вела себя отвратительно. Вы этого не заслужили.
Прежде чем Миа успевает ответить (если она вообще собирается это делать), в дверь звонят.
– Черт, зуб даю, что это Лиам… Я знаю, что не имею права просить вас об одолжении, но не могли бы вы просто сказать ему, чтобы он уходил? – прошу я и умоляюще смотрю на Мию.
Она кивает, пусть и не сразу.
– Конечно. Как скажете.
– Спасибо, – говорю я уже на середине лестницы. Я добегаю до второго этажа и быстро скрываюсь из виду.