И правда в его голосе, когда он говорил о том, что к воскресенью еще много чего надо сделать, ей послышалось разочарование. И сообщения в газетах, и рассылка последних приглашений, и интервью на радио и телевидении, много чего.
— Да, а знаешь, кто там будет? На моей премьере?
В эти минуты она решительно презирала своего мужа: как и все в зале, он смеялся над дурацкими шутками госсекретаря или директора телерадиовещания, пожертвовавшего жалкие гроши в кассу проекта и тем гарантировавшего себе право первой передачи в эфире.
— Мириам?
— Да?
— Я же тебя спросил.
— Я не представляю себе, Бен, кто там будет, — получилось более язвительно и равнодушно, чем ей хотелось. На линии воцарилось короткое молчание.
— Стэнли, — послышалось наконец. — Стэнли
— Да что ты! — Она попыталась изобразить восторг, но вышло наверняка фальшиво — таким тоном обычно хвалят ребенка, когда тот показывает свой рисунок.
В прошлой жизни Стэнли Форбса звали Стан Фоортхейзен. И вот в этой прошлой жизни они с Беном учились в киноакадемии. Каждому, кто хотел его выслушать, он уже тогда говорил, что в Нидерландах ему тесновато. «Здесь ничего не происходит. Здесь просто загибаешься».
Сначала он уехал в Нью-Йорк, а оттуда в Лос-Анджелес. Пять лет никто ничего о нем не слышал. И вдруг в нидерландских кинотеатрах прошел фильм некоего Стэнли Форбса. В газетах Нидерландов появились интервью, телевизионщики нанесли ему домашний визит в Лос-Анджелесе. «Да это же Стан, — сказали товарищи по киноакадемии. — Стан Фоортхейзен. Кто бы мог подумать? Кому бы в голову пришло, что ему вот так повезет?»
Во время телеинтервью Стан (Стэнли) Фоортхейзен (Форбс) возлежал в шезлонге возле бассейна. Солнечные очки он сдвинул на макушку, у него было необычайно загорелое лицо, и он курил длинную сигару. Рядом стоял низенький столик с бутылкой «Джека Дэниелса», классической минералкой и стакан с кубиками льда. «Голландия
В его произношении английских слов сквозил легкий нидерландский акцент, тогда как собственно нидерландские слова он произносил, как можно предполагать, нарочито на американский манер. Стан Фоортхейзен изображал преуспевающего голливудского режиссера, и в этом все его нидерландские друзья и однокашники очень быстро пришли к согласию. Кино, которое он снял, само собой разумеется, пустышка. А вот дом, где он давал интервью, его собственный? И бассейн тоже его? Или он позаимствовал это на время у какого-нибудь американского приятеля, чтобы пустить пыль в глаза?
«Здесь весь день светит солнце, — вещал Стэнли, выпуская густые тучи сигарного дыма в оператора. — Здесь незачем делать фильмы о кальвинистской молодежи, прозябающей в мрачных польдерах. Или о так называемом Сопротивлении в сороковом — сорок пятом. Увольте!