Разлив Цивиля

Он подошел к окну, приоткрыл занавеску. Одна койка аккуратно заправлена, а на другой… На другой лежала почти до пояса обнаженная Нина. Она лежала на спине, сбив простыню на живот. А потом, то ли почувствовав на себе чужой взгляд, то ли еще почему, Нина повернулась, и простыня совсем сползла с нее к стене… Виссар понимал, что, наверное, нехорошо вот так глядеть на спящую девушку. Понимал и все равно долго не мог оторвать взгляда от тонкого девичьего стана, от ее круглых, как спелые яблоки, грудей…

Вечером, когда вез девушку с работы, спросил:

— Нина, тебе сколько лет?

— А зачем это тебе?

— Просто так.

— Если так… исполнилось восемнадцать.

— А я бы больше шестнадцати тебе не дал.

— Постарела, — усмехнулась Нина.

Виссар свободной рукой похлопал ее по спине. Не так уж она худа, оказывается. Плотная.

— Останови, — строго потребовала Нина. — Больше никогда в жизни не сяду в твою машину.

До самой развилки, где Нина сошла, разговор у них так и не наладился.

…Свадьба была не очень пышной. Собрались друзья-шоферы, пришла ряболицая старшая сестра Нины, у которой она, круглая сирота, жила.

— Счастлив ты, зятек, — несколько раз за вечер повторила сестра. — У нашей Нины золотые руки. Она хоть ростом и невеличка, работает за двоих…

Все так оно и оказалось потом. Еще живя на квартире, уже купили корову, завели овец и поросят. Лес велик: за дрова платить не надо, сена — только не ленись косить. И в наживании всякого добра главным зачинателем была Нина. Намыкавшись по чужим углам, она же и настояла ставить собственный дом. Ну, а уж потом, когда этот дом появился, и подавно начала таскать в него, как сурок, все, что только было можно.

Нет, Нина тут ему не помощница. С Марьей они заодно. Для той и другой лишь бы были деньги. Каким путем они будут добыты — это для них не важно…

Завтра колхозники по государственной цене будут продавать свою картошку колхозу, а Марья свои сто пудов и не подумает продать вместе со всеми. Она эти сто пудов отправляет с ним, чтобы сбыть по дорогой цене. Знает или не знает об этом Трофим Матвеевич? А если не знает, неужто Марья самочинно все это делает? И уж тогда, если нагрянет беда, держись Виссар! Тогда все будут в стороне…

Ладно, он поедет на юг. Но он поедет последний раз. Если еще будут принуждать — он бросит колхоз и снова будет работать в леспромхозе…

Оглушительно громко в гробовой тишине дома часы пробили одиннадцать раз. Пошел последний час этого долгого весеннего дня. А Виссариону Марковичу все еще не спалось. Его мысли продолжали идти словно бы по замкнутому кругу, и из того круга он не мог найти никакого выхода.

У каждого своя дорога

1

Марья проснулась в каком-то непонятном испуге, вся мокрая от пота. Сердце колотится, словно в гору бежала. Словно бы что-то случилось или вот-вот должно случиться, но что именно — пока еще неизвестно Марье, и эта неизвестность томит и тревожит.

Поджидая Трофима, прилегла на диван и незаметно задремала. В легкой дремоте этой сны путались с явью: во сне — светит солнце, очнется — горит лампа, с кем-то разговаривает в сонном забытьи Марья, а наяву — доносится разговор из невыключенного радиоприемника, похоже, передают какой-то спектакль.

И снова сонная бредь окутывает Марью, и снова туманные видения обступают ее со всех сторон. II постепенно из всех лиц, которые мельтешат перед ней, все отчетливей, все явственней проступает лицо Сергея. Рядом с Сергеем увидела себя — молодую, отчаянную, верхом на черном мотоцикле…

Ох, уж этот мотоцикл! Не из-за него ли Марья так и не доучилась в школе, так и не получила аттестата. В семье Марья была младшей, все ее баловали — и родители, и старшие братья. Но если все три брата выучились, один стал инженером, другой врачом, третий офицером, то Марья — и в кого только она пошла? — до учения была неохочей, больше любила играть да бегать по улице. И когда ей купили мотоцикл, в первое время она не слезала с него целыми днями, носилась черным демоном по улицам Сявалкасов, оглашая их страшным ревом и треском. А по вечерам любила подкатить на большой скорости к молодежному гульбищу, со скрежетом затормозить в двух-трех шагах. Все увидели, все обратили внимание, а парни кинулись к ней, чтобы поймать и затащить в хоровод, но мотор снова взревел, и хохочущая Марья несется дальше — попробуй, поймай ее! Сладкая минута! Как это радостно чувствовать себя на виду у всех, но быть не как все, быть особенной. Странно устроен человек: будь еще у кого-нибудь из девчонок в Сявалкасах мотоцикл — Марья уже не была бы так счастлива…

И не раз приходилось Марье слышать про себя:

— Вот растет атаман с косами!

— Да уж, кому она достанется — держись! Любого плясать заставит…

И опять — маслом по сердцу были такие слова.

Как-то в воскресенье Марья ездила в Можауши по малину. На обратном пути мотор закашлял, зачихал и остановился. Пробовала заводить, сама толкала и бежала рядом — мотор молчал.