Разлив Цивиля

Не понять, что происходит с Санькой в последнее время. То каждый день во хмелю, то неделями не берет в рот хмельного. То хороводится с девушками, то поглядывает на них свысока и ни к одной не подходит. Пора, давно бы пора остепениться парню — ведь не восемнадцать и не двадцать лет! Правда, в одной пословице говорится, что у кого-то темечко становится твердым к пятнадцати годам, а у кого-то только к двадцати пяти.

А может, и есть причина тому, что парень в последнее время стал сам не свой; дыма без огня не бывает.

В том-то н дело, что есть причина. Переменился Санька после новогоднего праздника.

Если бы вы знали, как встречают в Сявалкасах Новый год!

С самого утра на гору под названием Пустой лоб начинает стекаться народ. На макушке горы стоят, покрытые инеем, как невесты в подвенечном наряде, четыре плакучие березы. Глядишь снизу, с конца улицы, на эти березы, и кажется, что вершинами они тянутся к самым облакам. По летам здесь, под березами, гудит хороводный круг, до утренней зари перешептываются и милуются влюбленные парочки. В светлые лунные ночи на белой коре берез появляются вырезанные ножом имена. Деревья растут, и, словно написанные чернилами на промокашке, буквы становятся крупнее и постепенно расплываются. Время стирает старые имена, добавляет новые. Березы эти сявалкасинцы зовут Березами любви.

Сюда же, под березы, собираются люди и на Новый год. Молодые — в ожидании нечаянной радости, старые — поглядеть на молодых и вспомнить прошлое. Кто приходит с санками, кто на деревянных коньках, кто со скамейкой, лукошком, а то и корытом, один тащит на веревке обледенелое снизу лукошко, другой — такое же обледенелое корыто или скамейку. Семейные не ленятся затаскивать и сани-розвальни. Звенит гармонь, звенят в морозном воздухе песни, раздается смех — такие праздники не обходятся без скоморохов. Звенит, гудит Пустой лоб, вихрем несутся с горы санки и ледянки, ухарски гикают ребята, радостно взвизгивают девушки.

Бывает, что розвальни опрокидываются на середине горы и все, кто набивается в них, летят в белопенный снег. Какая тогда подымается кутерьма, сколько крика и визга! Но вот один встал, другой, отряхнулись от снега и — опять потащили сани на гору.

Незабываемый праздник! Кому хоть раз пришлось его праздновать — будет помнить всю жизнь.

Вот и Саньке нынешний Новый год остался памятным, как ни один другой праздник.

Пришел он на Пустой лоб с обшитыми лубом санками. И, конечно же, острые озорные глаза парня сразу заметили под березами стоявших кучкой девушек. Санька направился к ним.

— Ну, синички, садитесь, прокачу!

— Лиду Пакетову прокати, — выкрикнул кто-то из девчонок.

— И ее, и тебя. Места хватит. Давайте, давайте смелее.

— Анка, иди, — девушки вытолкнули вперед Анну.

— Иди, иди, Анка, — позвал ее и Санька.

Не очень-то охотно садились девушки в Санькины санки потому, что многие из них уже знали: озорной парень этот имеет привычку, пока сани катятся вниз, сбрасывать их одну за другой.

Анка то ли не знала Санькиных причуд, то ли хотела показать, что она не робкого десятка, только не раздумывая подошла к Саньке и уселась с ним рядом.

Санька оттолкнул сани, и они, набирая скорость, помчались вниз. Парень обхватил девушку — а как же, чтобы не выпала из саней! — и все плотнее и плотнее прижимал к себе. Та пыталась вырываться, но Саньке все же удалось и раз, н два поцеловать ее.

«А ведь она — красивая! — сделал для себя открытие Санька. — И как это я до сих пор ее не замечал…»

А Анна, как только сани остановились, сразу же выпрыгнула из них. Санька заметил, что в глазах у нее стоят слезы. «Наверное, от ветра, — подумал Санька, — Не будет же девушка убиваться из-за того, что ее поцеловали». А пока он так думал, возбужденная, раскрасневшаяся Анка шагнула к нему и отвесила две, — должно быть, по одной за каждый поцелуй — звонкие пощечины.

— Вот тебе, бесстыжий! Вот!

И, утопая в сугробах, убежала прочь.

Ошеломленный, обескураженный Санька, не двигаясь с места, глядел вслед убегающей Анке, глядел на ее серый пуховый платок, на шубку, расшитую по подолу бисером и с непонятной ему самому настойчивостью продолжал задавать себе все тот же вопрос: и как это я до сих пор ее не замечал?..

Вот Анна вбежала в село и скрылась из виду. И только тогда Санька наконец очнулся от наваждения и огляделся вокруг. Вот его сани, а вон следы Анны. Убежала! Ну, это еще бы полбеды, что убежала. Все это: и как она убегала, и, главное, как отвешивала Саньке пощечины — все это видели девчонки — да и не только они — с горы. Какой позор! Какой позор!.. До Саньки донесся смех — это, конечно, над ним смеются. И, понурясь, он повез свои сани домой. Шел, стараясь ступать в Аннин след.