Разговоры

   Нет сомнения, что Прометей мог дать на все эти рассуждения ясный, точный и определенный ответ, но верно то, что он его не дал, потому что в это самое время путешественники очутились в Лондоне. Там их внимание было привлечено толпой народа, собравшегося около одного частного дома. Боги продрались через толпу, вошли в дом и увидели там на постели человека с огнестрельною раной в груди и уже мертвого; около него лежали двое детей, также убитых. В комнате было много прислуги и несколько чиновников, которые ее расспрашивали, пока полицейский составлял акт.

   Прометей. Кто эти несчастные?

   Слуга. Мой господин с детьми.

   Прометей. Кто-же их убил?

   Слуга. Мой господин — всех троих.

   Прометей. Ты хочешь сказать — детей и себя?

   Слуга. Так точно.

   Прометей. Что-же это? Вероятно с ним случилось какое-нибудь великое несчастье?

   Слуга. Никакого, насколько мне известно.

   Прометей. Но может быть он был беден, унижен, несчастлив в любви?

   Слуга. Он был очень богат, и все его уважали; о любви-же он совсем не заботился.

   Прометей. Но откуда-же взялось у него такое отчаяние?

   Слуга. От скуки, как видно из записки, которую он оставил.

   Прометей. А эти судьи что делают?

   Слуга. Они справляются, был-ли мой барин сумасшедший или нет, потому что, в случае сумасшествия, его имущество но закону поступает в казну. Наверное объявят сумасшедшим.

   Прометей. Но скажи мне, разве у твоего барина не было друга, которому он мог-бы поручить своих детей, вместо того чтоб убивать их?

   Слуга. Да, у него был очень близкий друг, которому он и поручил свою собаку {Это — факт.}.

   Момус поздравил Прометея с добрыми результатами цивилизации и благами человеческой жизни и уже хотел ему напомнить, что ни одно животное, за исключением человека, не убивает добровольно и от скуки ни себя, ни своих детей, во Прометей предупредил его и не желая видеть остальных частей света, заплатил ему заклад.

VIII. Физик и Метафизик.

   Физик. Eureca! Eureca!

   Метафизик. Что? Что ты нашел?

   Физик. Искусство долго жить.

   Метафизик. А что это за книга у тебя в руках?

   Физик. В ней я объясняю свое открытие, вследствие которого люди будут жить долго, а я буду жить по крайней мере вечно, т. е. приобрету бессмертную славу.

   Метафизик. Послушай, сделай так: возьми свинцовый ящичек, запри в него свою книгу, закопай в землю и заметь хорошенько то место, чтоб можно было прийти и открыть твое сочинение, когда люди изобретут искусство жить счастливо.

   Физик. А до тех пор?

   Метафизик. До тех пор оно ни к чему не годно. Я уважал-бы твою книгу более, если-бы она, напротив, учила мало жить.

   Физик. Но эта наука давно известна, и люди в совершенстве умеют пользоваться ея правилами.

   Метафизик. Во всяком случае, я уважаю ее более твоей.

   Физик. Почему?

   Метафизик. Потому что если жизнь бедна счастием, то лучше сократить ее.

   Физик. Ну, нет: жизнь сама по себе благо, и каждый из нас естественно желает и любит ее.

   Метафизик. Так думают люди, но они ошибаются, как ошибается толпа, полагая, что цвета составляют качества предметов, между тем как они — качество света. Человек не желает и не любит ничего, кроме собственного счастия; если он любит жизнь, то настолько, насколько она служит ему средством для приобретения счастья, так что, собственно говоря, он любит счастие, а не жизнь, хотя часто приписывает жизни ту любовь, которую питает к счастию. Что любовь людей к жизни не составляет необходимой принадлежности их природы, видно из того, что в древние времена множество людей добровольно выбирали смерть, имея полную возможность жить, как и в наше время многие желают смерти, а иные и убивают себя собственной рукою. Этого не могло-бы случиться, если-бы любовь к жизни являлась коренным свойством человеческой природы. Любовь-же к собственному счастию до такой степени натуральна во всяком живом существе, что мир разрушится, прежде чем кто-нибудь перестанет питать ее так или иначе. Если по твоему жизнь — благо сама по себе, докажи мне это физически или философски. Что до меня, я согласен, что жизнь счастливая, без всякого сомнения — благо, но как счастливая, а не как жизнь: несчастная жизнь — зло, пропорциональное количеству несчастья; но доказано, что в природе, по крайней мере в человеческой, жизнь и несчастье неразлучны. Отсюда сам выводи что следует.

   Физик. Оставь, пожалуйста, эту материю, которая слишком печальна, и без дальних тонкостей отвечай мне искренно: если бы человеку дана была возможность жить вечно (конечно, в здешней, а не в загробной жизни), пришлось-ли-бы это ему по вкусу?