Разговоры

   И указывая на маленький пригорок, прибавил: "Они жили там, но наши их истребили". В это время Прометею показалось, что многие из диких поглядывали на него с той любезностью, с какою смотрит обыкновенно кошка на мышь, и он, чтоб не быть съеденным собственными креатурами, быстро поднялся на воздух; примеру его последовал и Момус; оба были так напуганы, что при полете испортили кушанье дикарей тем самым составом, которым, говорят, гарпии из зависти поливали столы троянцев. Но дикари, которые были более голодны и менее брезгливы, нежели спутники Энея, спокойно продолжали свой обед. Разочарованный в Новом Свете, Прометей обратился немедленно к самому старому, т. е. к Азии, и, пролетев почти мгновенно расстояние между новой и старой Индией, опустился с своим путником около Агры, в поле, где волновалась громадная толпа народа, собравшегося вокруг глубокой ямы, наполненной дровами. На краю этой ямы, с одной стороны, стояли люди с факелами, готовые поджечь дрова, а с другой, на эшафоте, находилась молодая женщина, убранная в пышные наряды и увешанная всевозможными украшениями, которая, танцуя и распевая, выказывала необыкновенную веселость. При виде этого Прометей вообразил, что перед ним стоит новая Лукреция или Виргиния или вообще женщина из славного рода Ифигений, Кодров, Курциев, Дециев и пр., которая, следуя внушению какого-нибудь оракула, добровольно приносит себя в жертву для блага отечества. Услыхав, что причиною жертвоприношения женщины была смерть ее мужа, Прометей подумал, что она, как Альцеста, желает ценою собственной жизни искупить душу своего мужа. Но узнав, что она подлежала сожжению только в силу обычая, которому следовали все вдовы ее секты, что она ненавидела своего мужа и теперь пьяна, — он отвернулся от возмутительного зрелища и пригласил Момуса отправиться в Европу. Дорогою у них завязался следующий разговор:

   Момус. Когда ты с великою опасностью похищал огонь с неба, чтоб сообщить его людям, думал-ли ты, что они воспользуются им так?

   Прометей. Действительно не думал. Но прими в соображение, милый Момус, что мы видели дикарей; не по ним должно судить о природе человека, а по народам цивилизованным, к которым мы теперь отправляемся, и я твердо убежден, что там мы увидим вещи, которые покажутся нам достойными не только похвалы, но и удивления.

   Момус. Но я все-таки не могу признать людей самой совершенной породой в мире, если они только под условием цивилизации перестают сжигать самих себя и пожирать собственных детей; ведь другие животные — все дикие; однако ни одно из них не сжигает себя добровольно (за исключением одного феникса, которого, говоря правду, не существует): животные очень редко едят подобных себе, еще реже покушаются на своих детей, — и то по какому-нибудь особенному случаю, а не потому что нарочно готовят их на съедение. Припомни, что из пяти частей света только одна (и то не вся), ничтожная в сравнении с величиною и населением остальных четырех, да еще небольшая частица другой обладают тою цивилизацией, которую ты так восхваляешь. Кроме того, ты сам не станешь утверждать, что эта цивилизация вполне совершенна, и что теперь жители Парижа или какой-нибудь Филадельфии обладают всею полнотою превосходства, к которому способен человек. Теперь спрашивается, сколько-же времени должны трудиться дикари, чтоб достигнуть настоящего состояния цивилизации, далеко не совершенного? Столько лет, сколько прошло от сотворения человека до последних дней. Прибавь к этому еще, что почти всеми своими изобретениями, которые оказали наибольшие услуги цивилизации, люди обязаны главным образом не уму своему, но счастливой случайности, так что человеческое развитие — скорее дело судьбы, нежели природы; и действительно, где эти случайности не имели места, там люди до сих пор остаются дикими, хотя живут столько-же, сколько цивилизованные народы. Из этого я заключаю: если дикий человек в некоторых отношениях кажется ниже всякаго другого животного; если цивилизацией обладает лишь незначительная часть человечества; если, кроме того, эта часть могла достигнуть настоящего социального положения не иначе, как через бесчисленное количество веков, и, главным образом, благодаря случаю; если, наконец, это социальное положение еще не совершенно, — скажи мне, нельзя-ли выразить твое суждение о человеке в такой форме: правда, человек высшее из всех существ, по высшее скорее по своему несовершенству, нежели по совершенству; и это тем более, что человеческая цивилизация, почти недоступная для совершенства, стоит на зыбкой почве и может падать, как это не раз случалось у различных народов, которые когда-то процветали? Право, если-бы твой брат Эпиметей представил на конкурс модель первого осла или первой лягушки, он, пожалуй, получил-бы ту премию, которой тебя не удостоили!