Разговор в «Соборе»

— Вы все шутите, сеньор Сантьяго, — сказала сеньора Лусия. — Уж вы меня простите, что разбудила, я подумала: вы — журналист, может, знаете лучше. Обед сейчас подам.

Сеньора Лусия прикрыла дверь, а он сладко потянулся. Стоя под душем, он посмеивался: безмолвные черные тени прижались к окнам старого дома в Барранко, и сеньора проснулась с криком «апристы!» и, окаменев от ужаса, прижав к себе мяукающего кота, смотрела, как ворвавшиеся в дом разбойники взламывают ее шкафы, комоды, сундуки, уносят ее траченное молью барахло, пыльную рухлядь — апристы! безбожники, коммунисты! Они придут к власти, чтоб лишить порядочных людей их достояния, думает он. Бедная сеньора Лусия, думает он, знала бы ты, что моя мама, например, ни за что на свете не согласилась бы считать тебя порядочной. Он был почти одет, когда сеньора Лусия пришла опять: обед на столе. Ох, этот гороховый суп с одинокой картофелиной, затерянной в зеленой жиже, думает он, эта скудная зелень и волоконца подошвенно жесткого мяса, которое сеньора Лусия называла рагу. Радиоприемник был включен, и хозяйка слушала, прижав палец к губам: вся жизнь в Арекипе замерла, магазины и банки не работают, на Пласа-де-Армас состоялась демонстрация, а лидеры коалиции снова потребовали отставки сеньора Кайо Бермудеса, министра внутренних дел, на которого они возлагают всю ответственность за трагические инциденты, имевшие место вчера в театре «Мунисипаль»; правительство призвало население к спокойствию и предупредило, что не допустит беспорядков. Слышите, слышите, сеньор Сантьяго?

— Возможно, вы и правы, — сказал Сантьяго, — возможно, Одрия и слетит. Раньше что-то не осмеливались передавать такое.

— А если вместо Одрии будут все эти господа из коалиции, лучше будет? — сказала сеньора Лусия.

— Так же, если не хуже, — сказал Сантьяго. — Но без военных и Кайо это будет не так заметно.

— Опять вы шутите, — сказала хозяйка. — Даже политику всерьез не принимаете.

— А когда отец вошел в коалицию, ты ему не помогал? — говорит Сантьяго. — На демонстрации против Одрии не ходил?

— Я в политику не совался никогда — ни когда с доном Кайо работал, ни когда к папе вашему перешел.

— Ну, мне пора, — сказал Сантьяго. — Будьте здоровы, сеньора Лусия.

Он вышел на улицу и только теперь заметил солнце — негреющее зимнее солнце, вернувшее юность гераням крошечного садика. Напротив пансиона стояла машина, и Сантьяго, миновав ее, рассеянно отметил, что машина тронулась следом. Он обернулся. Привет, академик. Чиспас сидел за рулем и улыбался ему, как ребенок, который нашалил и теперь не знает, попадет ему за эту шалость или нет. Он распахнул дверцу, сел, и Чиспас стал хлопать его по плечу: ах, черт тебя раздери, так и знал, что встречу тебя, — и смеяться весело и нервозно.

— Да как же ты отыскал этот пансион? — сказал Сантьяго.

— Секрет фирмы. — Чиспас постучал себя пальцем по лбу, снова захохотал, но не смог скрыть, думает он, ни волнения, ни смущения. — Не сразу, академик, но все же я тебя нашел.

В светло-бежевом костюме, в кремовой рубашке, повязанной бледно-зеленым галстуком, вылощенный и свежий, он излучал силу и благополучие, а ты, Савалита, вспомнил, что третий день не менял сорочку, что башмаки у тебя не чищены уже, наверно, месяц и брюки у тебя мятые и в пятнах.

— Рассказать, как я тебя выследил, академик? Я каждую ночь торчал у «Кроники», предки думали, у меня свидания, а я тебя подкарауливал. Два раза чуть не обознался, но вчера наконец увидел, как ты входишь в подъезд. Знаешь, я не сразу решился.

— Ну да, думал, я в драку полезу, — сказал Сантьяго.

— Не в драку, но черт тебя знает, что ты можешь выкинуть. — Чиспас покраснел. — У тебя же бывают такие закидоны, тебя не поймаешь. Хорошо хоть, ты не опустился, академик.