Разбудить цербера

Габриеля пригласили на телевиденье, где он открестился от подобных заявлений: «Я не продолжаю, и не копирую известного ученого. А то, что господин Фарме в одном из интервью назвал меня своим приемником, то связано это, скорее всего, с тем коротким разговором, что был с ним в институте. Господин Фарме, я думаю, неверно истолковал его. Я лишь высказывался за продолжение лекций, но не давал положительных оценок мировоззрению ученого, также и не был против умозаключений о социальных предрассудках, но я бы поставил большой знак вопроса в конце, ибо желаю разобраться в философии Анри Фарме».

Но время шло и скоро страсти вокруг «Последних дней Христа» улеглись. Габриель уединился в своем загородном доме. Он вновь перерабатывал книгу. Погружаясь в атмосферу мифов и легенд о назарянине, он чувствовал себя спиритуалистом, блуждающим в царстве мертвых, в мире, покрытым патиной веков. Но Христос ускользал от его мысленного взора. Нащупав суть, Габриель готов был уже ухватиться за нее, но она каким-то чудом ускользала от его цепкого ума. Пересиливая себя, Габриель за три дня создал новую редакцию «Последних дней Христа», но остался неудовлетворенным. Стоило бы отдохнуть, решил Санчес.

Он вышел в сад. Вдохнул вечерний воздух, наполненный ароматами цветов и трав. Хотел отрешиться от мыслей, но мысли заскреблись в сознании, не давая покоя. Опять всплыли проклятые буквы, знакомые слова и речевые обороты из книги. Вновь закружились они в рваном плясе. Душно. Дышать невозможно. Лучше скорее покончить с этим, впасть в забвение, перечеркнуть все к черту! Габриель ощутил горечь: сочинил историю, но назарянин подобно призраку выскользнул из цепких лап разума. Иисус не хотел жить на страницах нового мифа, оставаясь бледной тенью. Сам миф казался мертвым, а персонажи картонными. И Габриель понял: он придумал плохую легенду. Ее главный герой остался неразгаданным. «К дьяволу! Уничтожить! Стереть!», – разбушевались мысли.

Габриель прошел в беседку, сел и закрыл глаза, но, разомкнув веки, решил, что померещилось. Беседка наполнилась светом. Огненный столб, вырывавшийся из пола и, ударившийся в потолок, рассыпался фонтаном искр. Огромные внимательные глаза возникли напротив. Они изучали его, они ждали ответного хода. Он почувствовал, что странное видение чего-то ждет.

– Кто ты? – спросил Габриель.

– А кто ты? – спросили глаза. – Разве не знаешь, кто ты? И кто он, а кто я? Неужели в твоей душе нет ответа на все эти вопросы?

– Да знаю я, кто назарянин, но я чувствую себя блуждающим в темноте, ответы на вопросы где-то поблизости, но я не вижу их. Я не могу дотянуться до них. Они будто плоды на древе запрета висят высоко.

– Плоды? Но ведь поэтому ты здесь. Ты пришел за плодами. Теперь же слушай, что я тебе скажу.

И глаза начали вещать. Их голос зазвучал внутри Габриеля.

– Я видел твои метания, но безмолвствовал. Ты думаешь, что я жесток? Вовсе нет. Я жалел тебя, но молчал, хоть и видел все. Сейчас же говорю тебе, все не напрасно. Не напрасны твои мучения и бесприютность. Ты чувствовал в себе силы великие, многогранный талант свой и добродетели. Ты вопрошал ко мне. Знай, слова дошли до сердца моего. Ты произнес: «Раз даны дары мне эти, значит, жизнь моя имеет высший смысл?» «Да», – отвечаю тебе. «Кто я?» – задал ты себя вопрос. Ты сравним с ним, который жил в земле палестинской, но если так, то где он, где место его? Неужели он был первым и последним? Вот, что мучило тебя. В этом ты боялся признаться. Соразмерим ли он и ты? Нет, скажу я, все ложь. Ты понял и пришел сюда, чтобы окончательно испытать веру свою в него. Я говорю истину: он не тот, за кого себя выдавал. Слышу твой вопрос: не являлся ли человек, умерший на кресте, самозванцем? Вовсе нет. Он великий учитель и не более этого, не сын он мне, но ты – сын мой истинный. Ты – единственный продолжатель дел моих на Земле. Вот что должен был ты понять, вот почему на мгновение обезумел ты, поколебалась вера, сомнения, как голодные хищники, растерзали тебя. Я же утверждаю столп новой веры.

Габриель приподнялся со скамейки, и мысли его стали легки. Он произнес:

– Так и есть, господи. Ты отец мой. Говори и я исполню завет твой. Как смешон я, наверно, в минуту помешательства. Затмение нашло на меня и, как безумный повторял: нет, нет, не было его, не рождался он от девы непорочной, не случалось чудес и проповедей, никто не видел воскрешения, умер он. Умер, сгнил в гробнице как простой смертный.

– Да, сын мой, да. А теперь ступай домой и пусть успокоится душа твоя, но помни, ты должен принести людям благоденствие – вот цель жизни твоей.

– Да, я все понял. Тот, умерший на кресте, хотел быть исправителем человечества, он хотел объединить его добром. Я же буду утешителем человечества и объединю его благами.

– Иди, сын мой, и укажи всем открытый путь к благоденствию.

Габриель вернулся в дом. Сон сморил его, но на утро он поднялся полный сил и приступил к великому труду. Уединившись на месяц, Габриель, купаясь в потоке неиссякаемого вдохновения, создал книгу о великом пути, ведущем к процветанию.