Разборки дезертиров

Дед закончил составление наших психологических портретов, и мнение о нашей несложной сути, вероятно, совпало с мнением отчитавшегося Пискуна: БЕЗВРЕДНЫЕ (если в них не стреляют).

– Пошли, – махнул он натруженной ладонью и легковерно поворотился к нам спиной. – Проведу вас через владенья. И не зови меня дедулей, мил человек, какой я тебе дедуля? Моргуном меня кличут…

Владения пасечника Моргуна отличались протяженностью и какой-то противоестественной ухоженностью. Под надзором Пискуна мы прошествовали по мосткам через овраг (барбос от усердия нас проконтролировать аж язык свесил). На лужайке разливалось цветочное море – ромашки, васильки, медуница. Десятка полтора дощатых ульев на опушке березнячка. Напротив, в липовой рощице, – еще один «городок». Трудились пчелы, добывая нектар – подозрительно крупные, ярко-полосатые. Трутни – профессинальные бездельники – совершали развлекательные прогулки по окрестностям. Жужжали слюдяные крылышки.

– Неправильные пчелы делают неправильный мед, – обернувшись, прошептал Балабанюк.

– Это еще ничего, – зловеще процедила в спину Мария. – Существуют дикие пчелы огромных размеров – почти с колибри. Называются «халикодома плуто». Приручить этих плуто практически невозможно. Сооружают ульи, похожие на баскетбольные мячи, внутри гнезд термитов, и тем приходится терпеть это жутковатое соседство…

– Послушайте… – аукнулась идущая последней Ульяна. – А вы уверены, что этот леший не заманит нас в ловушку? Он такой подозрительный, странный какой-то… Ой, меня собачка Баскервилей обнюхивает, я боюсь ее…

Моргун не оборачивался. Мы прошли по живописным лужайкам – мимо сараев, бревенчатого омшаника-полуземлянки, крытого мохом, поленницы дров под навесом, загнанного в чурбак топора, остановились недалеко от приземистой избушки с покатой крышей и замазанной глиной дымовой трубой. Моргун сермяжно крякнул и насмешливо обозрел потрепанное войско.

– Идите туда, – показал он пальцем. – За бурьяном мостик через ручеек, переправитесь – и краешком околка к распадочку между скалами. А там уж не моя территория. Идите куда знаете.

Я замялся.

– Что-то не так? – смастерил хитрую рожицу пасечник. – Может, медку хотите?

– Не хотим, спасибочки, – поблагодарил я.

– А зря, – всплеснул руками пасечник. – Медок у нас тут с пчелками нежнейший, ароматный, изысканных сортов, подтверди, Пискун!

Собака дважды пролаяла и, фыркнув, мотнула головой.

– Не даст соврать, – ухмыльнулся Моргун. – Чего хотел-то, мил человек?

– Ты даже не спросил, куда идем, кто такие, чего забыли в этом Гондурасе…

– А мне нужны твои признания, сынок? – Голос пасечника сделался густым, как прошлогоднее засахаренное варенье. – Лучше пчелы будут работать от твоего признания? Меньше знаешь, крепче спишь, мил человек. Понятно, что вы не псины Благомора, прячетесь от них, сбежали из-под стражи, верно смыслю? А остальное, уж не обессудь, сынок, не моего ума дело. Прокладывайте свой маршрут с богом – и учтите, вы меня не видели… Вы точно не хотите меда? Денег не прошу, да что с вас взять, налью уж щедрой рукой… – Довольный не такой уж остроумной шутке, пасечник исторгнул смешинку.

– Не хотим, – упрямо помотал я головой. – Не еда твой мед.

– Кому как, – пожал плечами пасечник. – Не еда, так лекарство. А главное, не портится. Что твой формалин. Ты знаешь, что Сашку Македонского, когда он помер на чужбине, везли на родину в коробке, до краев залитой медом?

Не самая достойная реклама «целебных» свойств продукта.

– Послушай, Моргун, – невольно сглотнул я, – как же это вышло так, что обитаешь ты в лесу в тоскливом одиночестве? Ни компании, ни женщины – ведь так же загнуться можно от тоски.

Мужик захохотал.

– Милок, так это только гинеколог долго не протянет без женщин. А остальным – вопрос привычки. Попробуй сам: втянешься.

– Согласен, – допустил я. – Существуют же какие-то эрзацы, паллиативы… Не похож ты на деревенского лаптя, Моргун. Живешь отшельником в райке посреди ада, и как это тебе удается, ума не приложу. На вид ты вроде бы не сволочь.

– Да ладно прошлое-то ворошить, дело бородатое, – отмахнулся пасечник. – Ты и сам уж догадался, что не сызмальства я тут пчелиным пастухом тружусь. И чем фуа гра от виагры отличается, в сущности, представляю. Эх, сынок, тебе бы мою биографию… – Кадры биографической «кинохроники» потекли перед глазами пасечника, разгладилось задубелое лицо. – Кем я только не трудился при этих нелюдях коммуняках… И начальником госохотнадзора в Чахлине, и председателем общества охотников и рыболовов, на заводе цепей числился «кладовщицей», и даже завхозом в НИИ… как его… – гордое затворничество все же давало плоды, память у Моргуна пошаливала. – Вспомнил, милок, – в НИИ вычислительной математики и математической геофизики – во как! По научной линии, стало быть, определялся.