Разбитые иллюзии

Хаотик. Презревший порядок, презревший равновесие, поставивший себя над ними. Подминающий мир и реальность под себя. С переменным успехом. Вечно на грани, вечно в борьбе с самим собой, вечно во лжи самому себе. Я могу им стать. Запросто — чернота уже меня коснулась. А Страж уязвим. Все уязвимы. Я смогу разорвать его сделку с Виком. Но спасет ли это его?

И тут я увидела белого-белого человека… И бросилась ему навстречу:

— Вик! Вик!!! Как ты меня на…

На меня удивлённо смотрел чёрный мужчина лет сорока. Уставшее и грустное лицо.

— Я не Вик, мэм, — тихо ответил он и попробовал сделать шаг.

Не Вик.

Но я не могла разжать пальцы, не могла отвести взгляд.

— Отпустите меня, — мягко попросил он. — Я не Вик.

Я кивнула, смутившись, и попробовала совладать с руками.

Он ждал, пока я отцеплюсь, а я не могла. Не могла его оставить.

Вдруг он сделал шаг навстречу и обнял меня, окутав своим светом. Я со всхлипом вдохнула его запах и его силу… Да я сейчас разревусь.

Нельзя плакать.

— Можно. Можно плакать, — гладя меня по голове, произнёс он.

Я сказала это вслух? Стиснув зубы, я отрицательно помотала головой. Если я буду плакать, то выплачу всю силу, что он мне даёт.

Словно услышав мои мысли, он поцеловал меня в глаза… и я разревелась.

Горько и беспомощно.

Я не предам себя и не убью Стража, потому что этим не спасу Вика. Он не сможет любить меня-хаотика, а значит, умрёт. Мы сможем быть долгие годы вместе, но это будет жизнь во лжи, во всепоглощающем притворстве. И любви не будет места во всём этом, и значит, Вик умрёт. Просто позже. И хуже. Значит, у нас есть только эти год-два…

Оптимус… Он ведь не отступится. Ему нужны Ландыши, и если я в ближайшие месяцы их не вылечу, он найдет способ их выкрасть или убить.

Винье… Мерзкий и жалкий. Я должна убить его. Рано или поздно мне придется оборвать его жизнь. Обратить его в землю. Своего отца. Давшего мне лозы винограда, одиночество, страх и независимость.

А ещё… Ещё что-то страшное надвигается на нас. Нас всех ждет испытание. И не все его переживут.

Ужасно. Ужасно быть пустой и беззащитной, не иметь силы закрыться от всего. От правды. От реальности.

Но есть тепло и свет. Они есть. Они дадут силы…

— Не бросай меня…

Мужчина смотрит в смятении, но потом крепко обнимает и уводит с собой.

Засветло Шон заехал за мной, найдя по ментальной связи, словно по маяку.

— Запомни адрес, — попросила я. Он согласно кивнул.

Человек, спасший меня этой ночью, нуждался в деньгах и втором шансе, дабы подняться со дна. И то, и другое я могла дать с лёгкостью.

Чем я не сказочная фея?

Дома, на ферме, всё было хорошо. Вчера вечером Стивенсон навестил в схроне зелёную пару и Ландышей, отнёс им еду и тёплые одеяла.

Оптимус корчил из себя жертву. Венди вообще не рисковала входить в гостиную, где он сидел, зато Тони отлично справлялся с обязанностями тюремщика, скормив пленнику последние запасы сладкого, и даже не ударил ни разу, хотя хотел, ох как хотел — придурочный хаотик дразнил его, как только мог. Ники курсировала между названой сестрой и парнем, обнимая то одну, то другого, при этом что-то весело щебеча. Собственно, присутствием Ники объяснялись покладистость Тони и целость физиономии Оптимуса.

У меня вышел долгий разговор с внезапно приобретённым братом. Как я и думала, напал он на меня не просто так. Даже хаотику нужны очень веские основания для нападения на не сделавшего ему ничего дурного кровного родственника. Оптимус поклялся обезвредить Ландышей, поклялся, что они никого больше не убьют, и пытался сдержать эту клятву. В результате переговоров я выторговала себе год: если к следующей осени Ландыши не будут полноценными флерсами, Оптимус их казнит. Если за этот год их выкрадут и заставят убить кого-то, то кровь падет на меня. Так что у меня имелись все резоны поторопиться.

Мой брат-хаотик так и не признался, кто изувечил флерсов, и я настолько разозлилась на него, что была готова пытать. Но вмешался Шон. Он спросил, не Оптимус ли их создал. Тот опешил, а потом принялся шумно возмущаться. В конце концов, из него выдавили признание, что это не он. «Твоя мать?» — как ни в чём не бывало, поинтересовался Шон. На этот раз Оптимус промолчал, и это было красноречивее всяких слов. Я не стала предупреждать, что собираюсь осиротить братца при случае, разговор просто свернул на другую тему.

Винье. Его заперли в подземелье в развалинах замка, среди камней и железа, но у него достаточно сырой земли, света и воздуха, чтобы жить. Жить телесно. Разум не выдерживает такого отсутствия vis и уходит, иногда навсегда. «Он безумен, как боггарт в заброшенном доме», — сказал Оптимус.

Лучше бы Винье был полон сил и ума, тогда я бы убивала врага, того, кто убил мою мать и второго отца. Но нет, меня ждет безумная развалина…

Срок заточения Винье истекал через три года, если Оптимус не ошибся в подсчетах. Ну что ж… время ещё есть… наверное.

Собрав с брата все полагающиеся клятвы, — не вредить, не искать, не нанимать, не сообщать и так далее, и тому подобное, — мы, наконец, его отвязали от батареи.

Я и Тони с железной цепью в руках проводили Оптимуса до ворот фермы.