– Ой, нет! – простонала Инна. – У нее только имя громоздкое, как шкаф, со стула свешивается, а она такая маленькая, мышеподобная, даже как комарик, в смысле, комариха. И так же неотвязно жужжит и зудит, зудит и жужжит… И всех кусает, всюду суется, со всеми ссорится. Не жизнь у меня теперь, а сплошная проблема! Помнишь, я тебе говорила о бригаде строителей, с которой она судится? Теперь она затевает процесс с домоуправлением, районной поликлиникой, бассейном «Дельфин», с турфирмой, с магазином «Рамстор», с рестораном «Виталич» и еще не знаю с кем… И я должна все эти дела вести, иски составлять… Затрахала она меня! Но я денег хочу, как ворон крови, вот и вожусь с ней.
– Короче, тебе не до меня, – грустно констатировала Алена.
– Пока да, – так же грустно призналась Инна и, торопливо попрощавшись, отключилась.
Да, в нашем мире никому ни до кого нет дела! Хотя… нет, это правило нельзя назвать общепринятым. Вон в той компании в песочнице дела обстоят совершенно иначе. Нестеров улыбается, мамашки болтают, как нанятые… Никто из них не обращает внимания на ветерок, который так и вздымает конфетные бумажки, высохшие окурки, обрывки газет, полиэтиленовые и бумажные пакеты, которые мечутся по двору и то оседают в песочнице, то вновь вздымаются в вышину, словно стаи каких-то урбанистических мутантов.
У Алены вдруг свело горло в припадке мизантропии.
«Ненавижу этих клуш, этих молодых, преждевременно расплывшихся, опустившихся дур, – с отвращением подумала она, глядя на неряшливых молодух. – Почему они водят своих чадушек в эти ужасные, заплеванные, записанные (не от слова писа’ть, а от слова пи’сать!), загаженные, замусоренные песочницы, утыканные окурками? Почему позволяют малышам играть, ковыряться ручонками в этом дерьме? Других песочниц и детских площадок нет, скажете вы, и те, что в центре, и те что на окраинах, одинаково замусорены, а добиться от районных (городских, областных, федеральных) властей регулярной (да хоть бы и нерегулярной, хоть бы и раз в год!) уборки – столь же реально, как добиться от Романа Абрамовича пострижения в соловецкие монахи. Но сами мамы и папы, куда они смотрят? Почему открывают на этих же песочницах и детских площадках пивные бутылки, бросая крышки под ноги? И это их собственные окурки торчат из песка, их пластиковые бутылки и полиэтиленовые пакеты валяются на газонах, это они матерятся умиленно, глядя на своих сопливых отпрысков… Всемилостивый Боже, как матерятся на улицах Нижнего Новгорода! Все – мужчины и женщины, взрослые и подростки, юные красавицы и убогие сморчки мужеского пола! Присутствие детей на руках или в колясках родителей не останавливает. Неужели они не знают, что человек, который вырос на помойке, будет всю жизнь видеть в помойке эталон жизни и другим его не просто пропагандировать, но и навязывать? Новое поколение нашей страны будет жить в демократических помойках, и все последующие поколения – тоже…»
Принять вовсе уж глобальные масштабы Алениной мизантропии помешало возвращение Нестерова. Вид у него был довольнехонький!
– Ну, Муравьев еще не звонил? – спросил он возбужденно. – Ну и не надо. Я все узнал. Интересующую нас особу зовут…
Тут телефон, который Алена держала в руке, зазвонил. Она чуть не подпрыгнула от неожиданности! Глянула на дисплей – и чуть не подпрыгнула снова, на сей раз от радости.
– Да, Лев Иванович, еще раз здравствуйте, – сказала, бросив на Нестерова небрежно-торжествующий взгляд.
– Еще раз, – буркнул тот. – У меня есть информация для вас. Пять человек. Будете записывать или эсэмэску вам сбросить?
– Лучше эсэмэску, Лев Иванович. Спасибо большущее! – пламенно воскликнула Алена.
– Не за что, – ответил Муравьев таким тоном, как будто говорил: «Вы со мной за это никогда не расплатитесь!» – и отключился.
– Сколько Елен он нашел? – усмехнулся Нестеров. – Пятерых? Ну, мне проще. Я нашел одну – именно ту, которая нам нужна. Проститутка, на которой, как говорится, пробы негде ставить. Оторва, прошмандовка, стерва – это только некоторые из эпитетов, которыми ее награждали. Такая-сякая, короче говоря.
– Похоже, она самая, – кивнула Алена. – И где она живет?
– Первый подъезд, девятый этаж, квартира 34, – сообщил Нестеров. – Пойдемте, посмотрите на нее. Если она дома, конечно.
Она выбралась из машины, Нестеров запер дверцы пультом.
Мамаши в песочнице дружно повернули головы в сторону Алены и проводили ее пристальными взглядами. Интересно, какими эпитетами они наградят спутницу обаятельного мужчины?
Вошли в подъезд, потом в обшарпанный, с выжженными кнопками, пахнущий кошками лифт.
«Лучше бы пешком, – мрачно подумала Алена. – Слава богу, что у нас в доме нет лифта!»
Дверцы уже начали смыкаться, когда вдруг послышался запыхавшийся женский голос:
– Пожалуйста, подождите!
Нестеров проворно выставил ногу, дверцы снова разъехались, и в кабинку ворвалась женщина в каскетке, сером растянутом пуловере и черных джинсах.
– Спасибо, что подождали!
– Вам какой этаж? – спросил Нестеров.
– Пятый.
– Ну, нам выше!
Нажали нужные кнопки, поехали.