Разбитое окно

Объезжая на полной скорости такси, Сакс заметила:

– Ты так и не ответила, как учеба.

– Нормально.

– Подготовилась к контрольной в четверг?

– Порядок, не волнуйся.

Сакс усмехнулась:

– Ты сегодня, наверное, и в учебник-то ни разу не заглядывала. Угадала?

– Ну хватит тебе, Амелия! Такой чудный денек выдался. Всю неделю стояла мерзкая погода, мы просто должны были пойти погулять.

Сакс ощущала себя обязанной напомнить Памеле о том, как важно получить высокие оценки на выпускных экзаменах. Девочка она умная, с высоким ай-кью и неутолимой страстью к чтению, но после бессистемного обучения в школе ей будет трудно поступить в хороший колледж. Однако Пам выглядела такой счастливой, что Сакс смягчилась.

– Так чем вы занимались?

– Просто гуляли. Дошли до Гарлема, потом обогнули водохранилище. Ой, там давали такой классный концерт у лодочной станции, обычная группа, работающая «на разогрев», но у них так круто получались вещи типа «Колдплей»! – Пам чуть задумалась. – Но вообще мы со Стюартом больше разговаривали. Вроде бы так, ни о чем, но, по-моему, это было здорово…

С этим Амелия Сакс не могла не согласиться.

– Красивый мальчик?

– Еще какой! Очень красивый.

– Есть фотка?

– Амелия! Ну не подкалывайся!

– Когда я закончу с этим делом, почему бы нам не поужинать всем вместе, втроем?

– Правда? Ты действительно хочешь познакомиться со Стюартом?

– Пусть знает любой парень, вздумающий назначить тебе свидание, что у тебя есть надежный защитник, имеющий при себе ствол и наручники. Ладно, держи крепче песика, я сегодня в настроении прокатиться.

Сакс решительным движением переключила передачу и вдавила в пол педаль газа, оставив взвизгнувшими покрышками на сером асфальте два черных восклицательных знака.

Глава восьмая

С тех пор как Амелия Сакс стала время от времени оставаться у Райма на ночь или выходные, в его викторианском таунхаусе произошли кое-какие перемены. Пока он жил один, после того несчастного случая и до появления Сакс, в доме в той или иной степени сохранялись чистота и порядок – все зависело от того, увольнял ли Райм в очередной раз помощника и домработницу или нет. Но его жилище никогда не выглядело, что называется, по-домашнему уютным. Стены комнаты были украшены почетными регалиями – свидетельствами тех славных деньков, когда хозяин возглавлял оперативно-криминалистический отдел нью-йоркского управления полиции и получал за свои достижения и успехи всевозможные сертификаты, дипломы, поздравительные грамоты и медали. Не было на этих стенах ни фотоснимков родителей, детей Тедди и Энн, ни членов семейства дяди Генри.

Сакс не могла скрыть своего неодобрения.

– Это очень важно, Райм, – увещевала она. – Это твоя жизнь, твой род. Ты стираешь из памяти историю своей семьи.

Райм никогда не бывал на квартире Амелии – в доме отсутствовали проезды для инвалидных колясок, – но знал: у нее каждая комната просто напичкана памятками, иллюстрирующими различные этапы ее истории. Сакс, конечно, показывала ему свои фотографии: симпатичная неулыбчивая девочка с веснушками, теперь уже давным-давно исчезнувшими; ученица средней школы с физическими приборами в руках; студентка, приехавшая домой на каникулы, с отцом, улыбающимся во весь рот полицейским, и матерью (сурового вида женщиной) по бокам; рекламная фотомодель с элегантной холодностью в глазах (Райм уже знал, что этот профессиональный взгляд на деле выражает протест против унизительного отношения к манекенщицам как к ходячим вешалкам для пальто).

И еще сотни других фоток, в большинстве своем снятых отцом Амелии на «мыльницу» – автоматический «Кодак».

Увидев голые стены в доме Райма, Сакс направилась туда, куда не заглядывали даже Том и прислуга, – в подвал, где штабелями стояли коробки с вещами из прошлой жизни, из мира, существовавшего «до того»; семейные реликвии, о которых не вспоминали, как о первой жене в присутствии второй. Все кончилось тем, что сертификаты, дипломы и многие семейные фотографии переместились из подвала на каминную полку и стены комнат.

Среди этих артефактов находился и снимок, изучаемый сейчас Раймом. На нем был изображен худощавый юноша в спортивном костюме на финише университетских соревнований по бегу. У него взлохмаченные волосы и выступающий нос, как у Тома Круза. Он наклонился вперед, упираясь руками в колени, восстанавливая дыхание после забега, скорее всего на одну милю. Это был он сам. Райм никогда не любил короткие дистанции и был прирожденным стайером, влюбленным в романтику и элегантность бега и рассматривавшим его как процесс. Иногда он не останавливался и продолжал бежать даже после пересечения финишной черты.