Безнадежно махнув рукой, он ссутулясь поплелся к палатке, которую солдаты незадолго до этого поставили для него. Никто из офицеров не сдвинулся с места, не промолвил ни единого слова, никто вообще не думал о партизанах, стремительно приближавшихся сейчас к горам. Все думали о тех партизанах, что однажды спустятся с гор — в какой-нибудь страшный, и в то же время самый обыкновенный, будничный день расплаты. Об этом думали они и о себе — о своих твердых золотых погонах, блестящих пуговицах и звездочках, о начищенных сапогах и железных крестах немецкого фюрера. Белые язычки пламени в карбидных лампах горели спокойно, темные тени недвижно лежали на утоптанной земле. Сухие жилистые грабы над головой тихо, взволнованно шелестели своими жесткими листьями. Было темно, как и на протяжении всей ночи — страшной и победной ночи для тех, кто рвался сейчас в горы. Черное небо не давило им на плечи, мрак окутывал их со всех сторон, но не мешал — он вел их через пади, ложбины, рощи, балки и межи, все вперед и вперед, все дальше и дальше от растерянной своры преследователей.