— Боюсь, у нас, Дарклигов, нет Блитвудского фонда, чтобы содержать собственность. Большинство из наших птенцов предпочитают жить в лесу и считают, что Равенклифф нужно продать, но Старейшины хотят оставить его. Они довольно старомодны.
Рэйвен взял меня за руку и провёл под разрушавшимся сводом перед входом и через дверь в тёмную комнату. Он зажёг спичку и прикоснулся ею к масляной лампе, стоявшей в углублённой нише. Когда он поднял лампу, я увидела, что мы находимся в овальной комнате с высокими потолками, вымощенной от пола до потолка замысловатой мозаикой, кусочки которой отвалились и попадали на пол, что затрудняло восприятие узора в тусклом свете лампы. Однако когда луна появилась в световом люке, я увидела, что дизайн состоял из сотен птиц всех мыслимых видов, начиная от крошечных колибри до больших орлов, ярко окрашенных попугаев, фламинго и чернокрылых воронов. Когда я окинула взглядом всю комнату, у меня сложилось впечатление, что они летают — и я услышала трепет крыльев и поняла, что некоторые из них действительно летали. Разбитое окно впустило настоящих птиц, которые сидели в нишах по всему куполу.
— Это называется Вольер, — сказал мне Рэйвен тихим голосом. — Старейшины верят, что мы родственники птицам и должны почитать их, как наших предков, но, — добавил он менее почтительным тоном, — так трудно содержать всё в чистоте. Пошли. Они ожидают нас в библиотеке.
Мы прошли по тёмному коридору, облицованному стеклянными аквариумами с чучелами птиц, их глаза сияли в свете лампы Рэйвена.
— Если вы почитаете птиц, то почему…
— Это считается способом почитания наших братьев после их смерти. Лично я думаю, что это жутко. Я всегда боюсь, что где-нибудь в этом мавзолее наткнусь на чучело Дарклинга, — он вздрогнул и засмеялся, когда увидел, что я потрясенно смотрю на него. — Только Дарклинги растворяются, когда умирают.
— Ох, — произнесла я, едва ли успокоившись. — Это то, что случится со мной?
Мы достигли пары больших раздвижных дверей, их тёмная древесина была инкрустирована рисунками крыльев на каждой из сторон, встречающихся посередине. Рэйвен остановился и повернулся ко мне.
— Никто не знает, что с тобой будет, — сказал он, удерживая мой взгляд. — Тут не было полукровок со времён дочери Меропы и Адерина.
— Ох, — сказала я, не зная, понравилось ли мне, что меня назвали полукровкой. — И что с ней случилось?
Он обнадёживающе улыбнулся.
— Она дожила до глубокой старости, вплоть до двухсот девяносто шести лет. Мы, Дарклинги, весьма долгоживущие. Но… — улыбка исчезла с его лица, — Старейшины считают, что именно кровь Меропы изгнала нас из Волшебной страны. Поэтому, они запретили брак между Дарклингами и людьми под страхом изгнания. Вот почему твоему отцу пришлось уйти после твоего рождения. Он был изгнан из стаи.
— Полагаю, тогда у него не было выбора, — сказала я, хотя коварный вероломный голос из моих кошмаров снова спрашивал, почему он не мог найти способ хотя бы передать мне сообщение. Что-то ещё беспокоило меня в истории Рэйвена… что-то насчёт Меропы и Адерина… что-то, что ван Друд показал мне в Зеркальном зале…
— Нет, никакого выбора, — сказал Рэйвен с ужимкой. — Наказание за возвращение из изгнания — смерть.
Рэйвен сдвинул обе двери одновременно, со свистом разделяя два инкрустированных крыла, что это прозвучало так, словно они сделали взмах. Звук вторил в зале высокой сводчатой башне, куда мы вошли; звук множества крыльев, поднимавшихся к высокому купольному потолку над нами. Это была башня, которую я видела, когда мы стояли перед замком, только я и представить себе не могла, что она будет содержать только одну комнату. Посмотрев вверх, я увидела окольцовывающие вершину выступы, где сидели огромные птицы — когда мои глаза приспособились к свету, я поняла, что это были вовсе не птицы. Это были Дарклинги — десятки их. Я увидела Марлина среди стаи, и он робко улыбнулся.
Я быстро отвернулась, чтобы не навлечь на него неприятностей — и пожалела об этом. На первом этаже не нашлось улыбок для меня. Три фигуры, что сидели на дальней стороне длинного стола в центре комнаты, казались статуями, вырезанными из слоновой кости и чёрного дерева, вплоть до выражения на их жёстких лицах. Только движение их перьев на сквозняке, проходившем через открытое окно в крыше, говорило мне, что они не статуи.