Раубриттер (IV.II - Animo)

Не падать! Извернуться, отступить, перенести вес на левую ногу, оттолкнуться, поднырнуть… Может, он не был в числе первых учеников по панкратеону[8], ему часто не хватало природной ловкости, но наставник по фехтену[9] всегда отмечал его превосходную реакцию и несомненный талант, особенно по части безоружного боя. Может, и льстил, просто хотел сделать приятное отцу…

Он не успел даже повернуться, чтоб встретить натиск боком. Не успел понять, с какой стороны пришел удар. А в следующую же секунду уже было поздно, потому что ударов оказалось столь много, что тело отказывалось даже регистрировать их, воспринимая одним яростным шквалом.

Он катался по снегу, воя от бессилия и боли, но едва ли это можно было назвать сопротивлением. Просто жалкой попыткой тела спастись от боли. Его опрокинули вниз лицом и били ногами, так, что трещали ребра, а когда он все-таки нашел силы перевернуться и приподняться на локтях, страшный удар в лицо заставил мир оглушительно ухнуть и съежиться до размеров рисового зернышка. И мыслей вдруг не стало вовсе, потому что некому и незачем стало думать, осталась лишь боль, грызущая его тела собачьими пастями. Боль — и вкус растаявшего снега в окровавленном рту, который он безотчетно глотал.

Поняв, что он перестал сопротивляться, еретики обступили его, громко переругиваясь и сквернословя на неизвестных ему языках. Сразу несколько десятков жадных рук впилось в него со всех сторон, и каждая была похожа на наделенного чудовищной силой паука.

Кто-то поднял оброненный им лайтер и бережено смахнул с него снег. Кто-то сорвал с пояса серебряную флягу и, видимо надеясь обнаружить в ней драгоценное вино, опрокинул в свою гнилую глотку. Кто-то деловито стаскивал с него ботфорты, бесцеремонно разрезая шнурки.

Он попытался сопротивляться лишь однажды, когда один из еретиков нащупал на его шее медальон с материнским локоном. Расплатой стала затрещина — такая, что мир-зернышко вдруг начал резко таять, а собственное тело Гримберта уже никак в нем не ощущалось, съеживаясь в размерах. Оно уже ничего не весило и, кажется, вот-вот должно было распасться на атомы.

Наверно, это Господь все-таки решил вознести его на небо, подумал Гримберт, но подумал как-то отстраненно, будто мысль была не его собственной, а пришла через нейро-шунт.

Это хорошо. Магнебод. Отцу не придется. «Убийца». Турин. Снег, снег, снег, везде этот снег. Все-таки, значит, прав был Аривальд.

Вкус снега с привкусом меди во рту. Гомонящие голоса. И даже боли почти нет.

Он вознесся на небо так стремительно, что сознание затрепетало и беззвучно погасло, точно пламя свечи на ветру.

Часть 2

Он очнулся не в небесных чертогах. Должно быть, в последний миг, когда его душа возносилась, бросив бренное тело, святой Петр преградил ей путь, обнаружив в своем талмуде какой-то застарелый, но тяжкий грех.

Его низринули вниз. Но не в адские бездны. Там-то, по крайней мере, не приходится жаловаться на холод. А именно холод доставлял Гримберту наибольшее количество неудобств.

Проклятый холод. В тесной землянке, где он был заточен, не было ни кровати, ни койки, лишь дрянная лежанка из вороха гнилой соломы и жухлого тряпья, от которой было больше вони, чем тепла.

Он лишился ботфортов, но гамбезон из выделанной кожи, хоть и порядком потрепанный, остался на нем. Не потому, что среди еретиков попались благородные разбойники, понял он, просто никто из них не разобрался в хитрой системе шнурков и ремней, которые стягивали его.

Должно быть, он долго провалялся в беспамятстве, потому что ледяная земля высосала из его тела все крохи тепла, превратив в куль промороженного мяса с костяными осколками. И пусть оно казалось онемевшим, бесчувственным, вымороженным до такой степени, что не способно было чувствовать боль, Гримберт мрачно подумал о том, что в самом скором времени ему придется проверить это наверняка. Боль не ушла, она лишь затаилась и, несомненно, вернется, как только его тело оттает в достаточной мере, чтобы ощутить ее во всей полноте.

От этих мыслей было еще паскуднее, чем от холода, поэтому Гримберт пытался оттеснить их в край сознания, заняв голову более насущным, пусть и совершенно бесполезными, делами.

Ребра были отбиты так, что он едва мог дышать, слабого дыхания не хватало для того, чтоб отогреть пальцы, которые от холода превратились в скрюченные багровые когти.

Чтобы хоть немного восстановить ток крови по замерзшему избитому телу, Гримберт стал делать гимнастические упражнения. Этим нехитрым приемам его в свое время обучил Магнебод. Не для того, чтоб закалить тело, а для того, чтобы не допускать в нем застоя крови и желчи, неизбежных при долгой нейро-коммутации, пока рыцарь пребывает скрюченным внутри своей бронированной раковины.

Когда Гримберт отлынивал, старый рыцарь больно хлестал его прутиком по спине, вынуждая активнее приседать и выше задирать ноги. «Придет время — поймешь, — посмеивался он, сам невозмутимо прохаживаясь по гимнастической зале, — Поверь, проклятье Святого Фиакра[10] испортило рыцарям больше крови, чем все кумулятивные мины лангобардов…»