Раубриттер (IV.I - Animo)

Гримберт не раз видел браконьеров в туринской темнице. Их сводили туда отцовские вассалы, мелкие окрестные лорды и рыцари, застав на месте преступления, чтобы тот на правах всевластного владетеля Туринской марки, свершил над ними справедливый суд. Гримберт в детстве иногда разглядывал украдкой их клетки, прячась за Магнебодом, но быстро был разочарован. Браконьеры, выловленные в туринских лесах, не походили своим обликом ни на кровожадных сарацин, из-под кожи которых торчат обломки боевых имплантов, ни на одержимых ненавистью ко всему живому еретиков-лангобардов. Просто зловонный, покрытый коростой и лохмотьями, сброд. Вчерашние крестьяне, вздумавшие бросить честный труд и бить зверя в чужом лесу. Разорившиеся ремесленники, лишенные средств к существованию. Беспутные авантюристы, не знающие никакого дела, кроме разбойного. Вооруженные в лучшем случае одной древней аркебузой на всю банду, а то и просто с самострелами и пращами, они редко успевали нагулять жирок в отцовских лесах. Правосудие обыкновенно успевало раньше.

Но браконьеры, обосновавшиеся в Сальбертранском лесу, должно быть, были худа хитрее своих собратьев. По крайней мере, не спешили показываться на глаза или демонстрировать следы своего присутствия. Ни притоптанных кострищ, ни цепочек следов, ни расставленных силков, словом, ничего такого, что утвердило бы его в верном направлении.

В режиме тепловизора лес походил на адскую чащу, состоящую из темно-фиолетовых пальцев, скрюченных и переплетенных, между которыми плясали зыбкие оранжевые тени. Устав от этой картинки до зуда в глазных нервах, Гримберт переключил визоры «Убийцы» в инфракрасный режим. Возможно, на фоне снежного покрова удастся различить свежесрубленное дерево, отпечатки ног или…

Тщетно. Сальбертранский лес невозмутимо поскрипывал вокруг него, точно наслаждаясь замешательством самоуверенного рыцаря, этакое огромное бесформенное чудовище, которое не пронзить ни одним копьем, будь оно даже размером с собор Иоанна Крестителя…

«Страж» двигался позади, не пытаясь оспорить его первенство, но, несмотря на более примитивные системы наблюдения, Аривальду каким-то образом удавалось куда раньше Гримберта видеть обстановку. На визоре «Убийцы» то и дело мигали его маркеры, указывающие на опасные направления или места, на которые Гримберту по какой-то причине стоило обратить внимание. Несмотря на то, что Аривальд делал это молча, заботясь о своем господине, Гримберт находил такую манеру уничижительной и надоедливой. Навязчивой, как забота дворцовой прислуги.

— Прекрати, — буркнул он в эфир, не скрывая раздражения, — Я что, похож на беспомощного слепца? Если похож, только скажи, я прикажу туринским кузнецам наварить на «Убийцу» дюжину колокольчиков, чтоб трезвонить на ходу как чертова колокольня!

— Не кипятись, Грим, — примирительно отозвался Аривальд, — Я лишь показываю. Двадцать градусов справа — трухлявое дерево, двадцать восемь — крутой овраг…

— А ты, значит, решил играть роль моего поводыря?

— Мои глаза всегда будут при вас, мессир.

Аривальд произнес это серьезно. Даже чересчур серьезно. Если это и было очередной шуточкой, то чертовски удачно замаскированной, Гримберт не мог разобраться, с какой стороны у нее острие.

— Что это значит?

— Старая поговорка наших предков, Грим. Означает, что я всегда буду следить за тобой.

— Если тебе невтерпеж за чем-то следить, следи за собой! — огрызнулся он, — У твоей развалины опять текут маслопроводы!

Черт возьми, он имел право на раздражение. Они кружили по чертовому лесу уже полдня, но до сих пор не заметили ни малейшего следа чьего-то вторжения. Следы, которые им удавалось найти, принадлежали по большей части кабанам и оленям, на деревьях не было видно следов топора. Если браконьеры в самом деле обосновались здесь, Гримберт вынужден был признать, что маскируются они необычайно ловко.

Сальбертранский лес выглядел безлюдным, но Гримберт знал, что он не всегда был таким. Старое чудовище, протянувшееся на многие лиги, помнило присутствие человека в своих недрах, помнило — и сохранило на память об этом следы. Иногда Аривальд молча указывал на них, обозначая маркерами, и в этих случаях Гримберт даже не ругался в ответ. Почтительно молчал, как молчат паломники при виде святыни. И пусть святыни эти были чужие, не христианской веры, они относились к неизвестной ему древней религии, которая со стороны рыцаря заслуживала по меньшей мере уважения…

Гримберт молча разглядывал их, эти изваяния из металла, навеки вросшие в землю невесть в какие времена, съеденные ржавчиной и наполовину превратившиеся в труху.