Раубриттер

Из тех, что солдаты захватили на том берегу. Женщина сразу придавала вид обжитого жилища солдатскому, мужскому, скудному дому. Хотя и рыдали они все, не преставая. А как им не рыдать, если взяли их силком из дома, оторвали от родных, привезли в глушь да еще силой взяли замуж. И мужья у всех них были либо старые, некоторым и под сорок годков было, либо увечны. Мало кому из двух десятков женщин повезло, что бы у мужа было хотя бы лицо без шрамов и все пальцы целы. И все при этом еще и бедны. А многие девки были из зажиточных крестьянских сел, а многие были из тигровых городских семей. А тут их ждал дом из глины и палок, даже кровати в нем нет. Муж немолодой и уродливый, да еще и небогатый. На венчании девки выли в голос, отказывались к попу подходить. Кого-то приходилось и кулаками уговаривать. И только так они стоять соглашалась при таинстве. Но брат Семион был глух к слезам молодых женщин.

Венчал без всякой пощады, как бы невеста не визжала и не рыдала.

Только уже совсем буйных просил успокоить, тех, что бились и орали на таинстве, тех и успокаивали без всякого снисхождения, используя оплеухи и тумаки.

И денег с солдат за ритуал святой отец не брал совсем. Не за корысть старался, а за совесть. И это при том, что чуть ли не треть девок состояли в церкви реформаторской, церкви сатанинской.

Таких он быстро перекрещивал, даже если девка и была против.

Перекрещивал и венчал. Ничего, стерпится — слюбится. Уживутся как-нибудь. Брат Семион был молодец.

Но среди новых нищих солдатских домов скалой возвышался новый строящийся дом.

«Домишко какой-никакой построю при церкви, чтобы господина не стеснять», — говорил брат Семион епископу маленскому, когда деньги клянчил на церковь, при том смирено закатывал глазки к небу.

И «домишко какой-никакой» получался каменный, с подвалом, в два этажа, а размерами он был больше, чем дом самого господина Эшбахта. Находился он в удобном месте, на въезде в деревню. И под него монах просил отдать хороший такой участок в четыре десятины. Наверное, под дворик просил.

Волков остановил коня, смотрел, как суетятся на строительстве приезжие мастера и кое-кто из солдат, ставших уже местными.

Брат Семион был тут как тут, кланялся издали и поспешно шагал к нему. Не иначе, как деньги просить собирался. Он деньги Волкову отдал на хранение, и теперь, как надобность возникала, так приходил за ними. А больше кавалер его и не видел последние дни. Очень увлекался брат Семион, пока строил свое «домишко какое-никакое».

— Благослови вас Бог, — сразу начал монах.

Все одеяние его было грязным. Немудрено, денно и нощно он пропадал на стройке.

— Здравствуй, монах.

— Сегодня стропила взялись тесать для второго этажа, а получается, что не хватит двух, архитектор, оказывается, на амбары к реке два бревна забрал, не хватало ему. Опять в город ехать надо. — Начал брат Семион. — Да еще архитектор говорит, что на второй этаж уже покупать надо, и на крышу еще. А еще печника вызывать пора, пока крышу не поставили, надо трубы для печей и каминов выводить.

— И много у тебя печей да каминов будет? — Удивлялся Волков, у него-то в доме всего одна печь была, он же и камин, и плита кухонная.

— Нет, — скромно отвечал монах, — печь кухонная да камин на первом этаже, ну, и печь на втором.

— Вижу, ты размахнулся. — Сказал Волков и тронул коня. — Церковь-то на что будешь строить?

— Авось, Бог не оставит, — уверенно сказал монах и пошел с ним рядом. — Вы, господин, дайте мне еще сто двадцать шесть талеров на текущие нужды, думаю еще и черепицу завтра оплатить, пока наши солдатики за нее много не просят.

Волков все записывал, что монах уже взял из денег, что ему епископ на церковь дал:

— Ты уже шестьсот двадцать талеров взял. На что храм строить будешь?

— Найду, господин, найду, — обещал ушлый монах, помахивая рукой, мол, не волнуйтесь вы, не волнуйтесь.

— Чувствую я, что храм Эшбахта будет меньше твоего дома.

Сказал Волков, а сам подумал: «Если, конечно, поганые горцы сюда не придут и не спалят тут к чертям и церковь, и дом. И все дома и строения, что тут только есть».

Людей, скот, скарб какой-нибудь он намеревался увести, унести, но дома-то с собой не заберешь. Эти собаки горные все спалят, если придут. А еще он подумал, что если горцы к нему не доберутся, то домишко он у монаха заберет, к чему нищенцу божьему дом, который больше дома господина?

Вот на церковь ему денег не хватит, Волков ему денег даст, а взамен заберет новый и каменный дом, а в старом, в бревенчатом, пускай сам живет. Монаху и старый его дом неплох будет. А пока…

Пусть строит.

Госпожа Эшбахт нелюдима была, сидела за столом с госпожой Ланге. Обед уже был, так, видно, они ужин ждали. От скуки за вышивание взялись. Волков и монах поздоровались вежливо, пошли на второй этаж, отперли сундук, стали деньги считать, записывать расходы.

— Вы тут, экселенц? — На лестнице появляется голова Сыча.

— Тут, иди сюда. — Сказал Волков и захлопнул сундук.