Ратоборцы

Обойдя Александра и спустись на нижний приступок, посадник оборотился к Невскому, снял шапку и, низко поклонясь, громко и торжественно произнес:

— Ото всего господина Великого Новгорода: князь, отдай нам гнев свой!..

Сперва, по возвращении князя на вечевой помост, его слушали, не перебивая. И с неотвратимой явственностью Александр представил затихшему вечу всю неизбежность и ордынской переписи в Новгороде, и ордынской дани. Закончил он так:

— Господа новгородцы, дань в Орду — неминучая!.. Зачем кичиться станем своею силой чрезмерно? Вспомните, какие царства ложились под стопою завоевателей! В пять дней Владимир взяли. Да и Суздаль — в те же самые дни. За один февраль месяц — помните? — одних городов только четырнадцать захлестнули!.. Сквозь Польшу проломились. В немецкую державу вторглись, рыцарей поразили. А в Мадьярии?! И войско, и ополченье, чуть не во сто тысячей, истребили все, до единого. Короля Бэлу хорваты укрыли. После побоища под Лигницей — ведь слыхали, — где Генрих пал… Не худые воины были. И кованой рати, конницы панцирной было там не тысяча и не две!.. А что же? — после побоища того Батыю девять мешков рыцарских ушей привезено было!.. И не оба уха у мертвецов отрезали, но только правое одно: для счету!..

Александр остановил речь. Падали редкие влажные хлопья снега. Народ молчал… И вот опять тот же звонкий и дерзкий голос выкрикнул:

— Ничего!.. Пускай!.. У нас в Новгороде лишних ушей довольно — клевретов твоих!..

Александр кинул оком в толпу. Теперь он рассмотрел крикуна: хрупкий, но подсадистого сложенья, желтоволосый и кудреватый добрый молодец, в валяной шляпе пирожком, стоял в толпе, откинув голову, и, прищурясь, дерзко смотрел на князя, окруженный своими сторонниками, которые, как сразу определил князь, даже и подступиться не дали бы никому чужому к своему вожаку.

Князь вспомнил, кто это был: это был Александр-Милонег, из роду Роговичей, староста гончаров и ваятелей, работавших на владычном дворе и в прочих церквах.

У владыки Далмата он его и застал однажды, когда художник, почтительно склонив голову, принимал указанья архиепископа касательно выкладки мозаикой новой иконы…

Александр Ярославич простер руку в сторону старосты гончаров и, глядя на него, сурово ответил:

— Нет, Рогович, ты ошибаешься! Зачем мне, новгородцу, клевретами в своем городе обставляться? А вот ты зачем — новгородец же! — подголосков своих этакое количество с собою приволок на вече?

И едва произнес он эти слова, как сразу они отдались довольным, радостным гулом среди сторонников князя. Особенно радели, на этот раз за князя, Неревский конец, где больше — купцы, а также Торговая сторона, заречники. Купцы — особенно те, что с Востоком торговали, — еще при дедах и прадедах Ярославича постигли на своем горьком опыте, сколь опасно дразнить и гневать суздальского великого князя: чуть что — сейчас перехватит Волгу, Тверцу, закроет доступ и низовскому, и булгарскому, и сибирскому, и китайскому, и кабульскому гостю; да и купцов самих новгородских переловит — и по Суздальщине, и по волокам, и в Торжке, да и в темницу помечет с земляным засыпом. Нет, уж лучше ладить с ними, самовластцами суздальскими!.. И ныне ведь чего этот хочет Ярославич? — да только, чтобы от разоренья татарского малой данью город спасти!.. Так чего ж тут супорствовать, чего ж тут против князя кричать купцу или боярину?! Другое дело те вон: голота, босота, да худые мужики — вечники, да ремесленники, да пригородный смерд — огородник, да неприкаянные ушкуйники! Им что терять!.. Пожитков немного!.. А головы им не жалко. Эти и на татар подымутся! А ведь слыхать, что верхних людей — купцов, бояр — татары в живых не оставляют, а ремесленнику — ему и в Орде хорошо… как попу: убивать их не велено…

И Торговая сторона, Неревский конец весь — они шибко кричать стали за князя.

Однако и простой люд сильно подвигнулся за Ярославича после того, когда не раз и не два он зычным голосом возвестил:

— Друзья новгородцы!.. Да ведь то возьмем во вниманье: сие — не порабощенье нам, но только — откуп!.. Не порабощенье, а откуп!

В толпище доброжелательно загудели. Однако выкрикивали и другое.

— И без того налога тяжкая на товары! — крикнул опытный горлан-вечник, со спиною как деревянная лопата, нескладный мужик, именем — Афоня Заграба. — Каждый, кому не лень, берет с товаров!.. И владыке — от торгу десятая доля, и от всякого суда — десятую векшу, я на князя! Всем надо, всем надо: кому что требит, тот то и теребит с работного человека, с ремесленника, — горестно к насмешливо воскликнул он. — А тут еще татары станут каждый товар тамжити!..

Толпа зашумела.

Александр Ярославич понял, что надо вмешаться, и нашелся ответить шуткою, до которой столь охоч был новгородский вечник.

— Что говорить! — сказал князь. — Добро там жити, где некому тамжйти!..

Послышался одобрительный смех.

— Верно! Верно!.. — раздались голоса.

Александр добавил:

— Знаю: тяжко. Налоги, дани, поборы — лучше бы без того. А только где ж, какая держава стоит без того? Не слыхивал!..

И княжое слово опять взяло верх.