Ратник

С одной стороны, короля воспитывала мать — ярая католичка, взрастившая в нем мечтательность и нерешительность. Совершенно неприемлемые качества для монарха в любую эпоху. И не только их. Строго говоря, его мама, Бона Сфорца, играла в жизни Сигизмунда огромную роль до самой своей смерти. Поговаривают, что она даже травила его жен из-за безумной к ним ревности, вынуждая короля жить отдельно от них или без них. Из-за чего у него не ладилась личная жизнь чуть более чем полностью. Ну и в целом, Бона безгранично доминировала над сыном, который не мог с ней спорить и ей противится. Во всяком случае самостоятельно и открыто. Это порождало тяжелый и сложный психологический конфликт, через который Сигизмунд старался дистанцироваться от всего, к чему его насильно тянула мать. Не в силах переступить через внутренние комплексы и открыто поднять против нее бунт он перебивался тихим саботажем.

С другой стороны, рядом с королем всегда так или иначе крутились иезуиты, бывшие в те годы весьма специфической организацией. Полуавтономной. Да, они продвигали католичество. Но больше им была интересна научная и хозяйственная деятельность, а также участие в политических интригах. Из-за чего их сложно было назвать миссионерами в полном смысле этого слова. Скорее эмиссарами Святого престола, которые старались отстаивать его интересы в рамках своего понимания. Отчего представляли собой скорее ученых мужей и политиков в рясах, нежели священников. И они умели манипулировать теми монархами, которые попадали под их влияние. А это случалось нередко, ведь уровень образование у них был на уровне и их часто приглашали в качестве учителей…

Так или иначе, но мужчиной Сигизмунд вырос хоть и вдумчивым, но мечтательным и крайне нерешительным, чрезмерно полагаясь на мнение советников…

— Действительно, — произнес король. — Что же это за лампа такая?

— Масляная лампа. — максимально обходительно заметил купец. — Просто еще одна масляная лампа, которая светит ярче обычного.

— Вот как? И вы готовы ее продемонстрировать?

— Да Ваше Величество, — явными нотками разочарования в голосе, произнес старший из купцов. Лица же остальных были под стать этому ответу — слегка скисшие.

Купец кивнул и один из спутников достал небольшую серебряную чеканную лампу несколько необычного вида. Другой извлек плоскую, круглую деревянную флягу. Откупорил ее. И осторожно заправил лампу. Капнул сверху на фитиль немного, чтобы он лучше пропитался. И испросив дозволения поджег ее от свечи, стоящей на подсвечнике.

Загорелась она обычным образом. Как вполне обыденная лампадка. После чего купец повернул кольцо, открывая духовые отверстия. И огонек вспыхнул намного ярче. Существенно ярче. В семь, а может и более раз сильнее.

— Интересно… — произнес иезуит, подойдя ближе, — очень интересно… И как же она работает?

— Нам то не ведомо. Известно только, что если вот этим кольцом перекрыть дырочки сии, то гореть ярко она не будет. А если их открыть, то вот, сами зрите. Но вы не подумайте, в лампе нет ничего дурного. Смотрите — тут и кресты христианские всюду, и, как мне сказывали, их особо освящают при выделке.

— И кто же ее удумал? Монах какой?

— Да… — небрежно махнул рукой старший купец, — помещик один.

— Помещик? — еще сильнее заинтересовался иезуит. И скосился на короля с очень выразительным взглядом.

— Что за помещик? — спросил Сигизмунд.

— Андрейка сын Прохора из-под Тулы.

— А откуда ты это знаешь? — осведомился иезуит.

— Так на самой лампе написано. Вон, глядите. По указу царя сия надпись на всех лампах, выделанных на подворьях монастырских ставится. Ибо в том есть плата. Андрей тот, как сказывают, пожертвовал сию лампу за шесть меринов и упоминание своего имени.

— Шесть меринов? — удивился король.

— Беден он был. И службу не мог нести. Вот и сговорился.

— Занимательно, очень занимательно, — пробурчал себе под нос иезуит, осматривая лампу. — А что он за человек?

— Боже! Про него столько всяких слухов ходит, что право слово — не хочу и говорить. Где там правда, а где ложь и не разобрать. И мне не хотелось бы вводить нашего многоуважаемого короля в заблуждение через что морочить голову.

— Про простого поместного дворянина ходит столько слухов, что уважаемый купец в них запутался? — не на шутку удивился иезуит.

— Мне бы хотелось послушать, — подался вперед король, в предвкушении интересной истории.

— Да про него болтают разное. — нехотя начал купец. — И что волхв он али ведун. И что волколак, что по собственной воле может в здоровенного белого волка обращаться да с волками разговоры вести. И прочее… Чего только кметы не ляпнут для красного словца.

— А что церковь? — спросил иезуит.

— Так в том и дело, что ничего. Я сам видел того Андрея. — заметил другой купец. — Он при всем честном народе ходил в церковь и крестился. Так что, чушь все это. Разве ж Всевышний дозволит нечисти в храм зайти?

— И то верно, — кивнул иезуит.