Ратибор Южных Рысов

Оба они были из старинного рода рысов или русенов. Шестнадцать лет было каждому от роду, когда князь сколотов Менослав взял их в свое войско и двинулся походом в земли незнаемые, что на полдень от наших мест лежат. Шли по-над берегом Чермного моря, которое эллины именуют Понтом Эвксинским. Сначала в Тавриду скифскую, потом морем на морских чайках к устью реки Истром называемой. Оттуда сушей через земли даков и фракийцев к берегам моря, которое эллины Срединным зовут. На кораблях родичей наших, которые на полночь от земли латов живут, пересекли то море и ступили на землю Мезийскую. Как они в том походе коней своих сохранили, я до сих пор не понимаю. Но сохранили и попутно помогли латинам с тамошними владыками разобраться.

Шесть долгих лет войско по чужим странам ходило. Только на седьмую весну наполовину поредевшая дружина светлого князя с великой добычей вернулась в родные края. С дружиной вернулись и возмужавшие побратимы. Да не одни вернулись. Вместе с ними на белом тонконогом коне рысила девица из чужедальней стороны – потомок царского рода из далекой Эфиопии. Стройная, с удивительно синими глазами, иссиня-черными слегка вьющимися волосами и телом цвета старой меди. Звали её Глаей…

Мой прадед Ратибор и дед Микула вернулись побратимами. За шесть лет из простых воев стали сперва гридями, а потом князь Менослав за искусство боя и разумную храбрость пожаловал побратимов званием беров – бояр, воеводами над отрядами. В ту пору носил дед Микула имя Громослав. Хотя и превосходил силой и воинским искусством своего побратима, моя прабабка предпочла в суженые витязя Ратибора. Громослав не стал завидовать побратиму, поздравил молодых и вновь покинул родные края…

Где он был, чем занимался, дед Микула рассказывать не любил. Подумаешь, служил у афинского тирана, где получил прозвище Никейон – победитель, так и по сей день его зовут тем прозвищем. Микула и есть Никейон, к нашему языку приспособленное. «Все было и прошло, зачем вспоминать?» Так он отвечал на мои расспросы. Я его понимал. Сам не любил вспоминать некоторые моменты жизни, хотя прожил совсем мало на белом свете.

Но иногда прошлое властно опрокидывало запреты воли и взрывалось воспоминаниями страшной силы: Родовое гнездо на лесистом полуострове рядом с Тамтархой, дикие крики находников, свист стрел с черными древками, смерть, настигающая родичей в самых неожиданных местах. Изогнутые клинки вливающихся во двор кремля конных воинов в лохматых бурках и мое отчаянное бегство от полыхающего храма по тропинке в скальном обрыве к лодке, подаренной дедом, с заторможенной Глаей и четырехлетней Зоряной на руках, которая в свою очередь прижимала к груди пушистый черный комочек… Как пригодилась та легкая дедова чайка!.. Другие вспышки памяти…

Глава 2

– Мяу! Пи-и-ти!

Острый коготок тронул мочку правого уха, шершавый язычок щекотно коснулся влажной от пота кожи на шее. Потом холодный носишко ткнулся в щеку и вновь раздалось требовательное: – Мя-а-ву! Пи-и-ти!

– Терпи, Питин. Самому есть и пить хочется. Скоро ко граду полянскому придем. Может на сей раз нас в тот град пустят… А не пустят, то дорогу укажут, куда брести далее. Что за торна! То леса с холмами, то болота с топями и гнусом. А теперь земля парит от жара щита Хорсова!..

За три месяца пути я уже привык беседовать в одиночку, обращаясь к своим спутникам. Ну и что, что людского языка не знают, только мявкают, да хвостом виляют.

А Семаргл совсем увял. Тащится позади Глаи, понурив голову и вывалив на сторону длинный язык. Черная, пушистая шерстка щенка забилась дорожной пылью, даже белое пятно в виде раскинувшей крылья чайки на грудке стало серым. Медового цвета глаза изредка поднимались навстречу моему взгляду, и тут же едва заметно вилял хвост. Семаргл своему хозяину все прощает. Даже голод.

Зато Питин не таков. Полный себялюбец. По его разумению я должен отвечать перед ним за все, что происходит. За дождь и жару, за огонек бивачного костерка, искра от которого однажды вздумала упасть на черную шерстку, за питье и пищу. А еще он ездит на мне или на Семаргле, когда устанет. Коготки у Питина острые. Не знаю, как Семаргл терпит, а мне пришлось приспособить на плече специально сшитую кожаную подушечку, чтобы не быть исцарапанным. Стоит мне повернуть к нему голову и встретиться взглядом с желтыми глазищами, как тут же раздавалось требовательное мяуканье. Причем, когда он хотел пить и раскрывал свой ротишко, получалось что-то вроде «пити», а когда хотел есть, получалось отчетливое «мяуша». Уж не знаю, как его Зоряна смогла этому научить…

Давно бы я накормил тебя, черный чистюля, к которому единственному из нас не пристает дорожная пыль! Но нельзя охотиться вблизи града, где живут людины из рода вепрей. Могут наказать за наглость.