Ратибор Южных Рысов

– Исполать тебе Велес старый! – промолвил, – Отведи от меня свой гнев за то, что решил жизни создание твое, тварь крылатую. Тот Змий летучий на Перунову поляну садился с жеребенком малым в когтях, а я на той поляне тож оказался с другами. Не смогли мы, мудрый боже, мирно разойтись со Змием. Он в меня огнем плюнул, я, в ответ, стрелой в око достал. Знаю, что тварь эта редкая, но сделанного не вернешь. Прими дары простые, от сердца сделанные. Пусть зрят то видоки твои – звери да птицы лесные, да лешие с деревянницами! Их зову в свидетели!

Встал на ноги, поклонился еще раз лику Велеса. Молчит старый бог. Простил ли? Ветер ли зашумел в кустах, то ли близко вздохнул кто-то могучий и зевнул пробуждаясь. На миг показалось, будто мощное сознание коснулось моего разума и пропало. Почудилось?.. Простил или не простил?..

Любопытство человечье никем еще не измеряно. Так и со мной. Мысль о том, простил или не простил бог, не давала покоя, пока уходил с поляны и я не выдержал. Сразу за кустами остановился, наказал другам сидеть тихо, а сам скинул короб и векшей взвился на густую ель. Нашел место, откуда хорошо просматривалась поляна, затаился.

Рассвет уже полностью охватил землю. Косые лучи утреннего бога бросили на мураву длинные тени, заискрились в капельках росы сияющими разноцветными каменьями. Приветствуя солнечного бога, еще веселей защебетали вокруг малые птахи. Терпкий запах еловой хвои забил обоняние. Но обоняние мне сейчас не было нужным. Я ждал. Примет ли грозный бог мою жертву. Ежели примет, то, в каком обличье? Может, пошлет могучего Бера?

Ну вот, наконец-то! Сбоку из кустов осторожно высунулся любопытный принюхивающийся носишко, потом показалась узкая мордочка, любопытные глазки. Лиска!.. Лизавета Патрикеевна – светик ты наш рыжий! Осторожничает, ловит запахи, то вперед посунется, то назад сдаст. И хочется и колется – как говорят… Ну вот, решилась. Двинулась вперед, стелется над муравой. Шкурка огненная потемнела от росы, хвост тянется следом, поблескивая белым кончиком. Прокралась под навес, сунула нос в туес с медом, облизнулась, опасливо поглядывая по сторонам, ухватила кус сохатины и тут же стремглав бросилась обратно.

Стараясь не шуметь, я ссыпался вниз. Мои други лежали рядом с узловатым корнем и выжидательно глядели на меня. Вернее Семаргл лежал на ковре из рыжей хвои, а кот уютно устроился у него на загривке, наполовину утонув в густой шерсти.

– Ф-ф-се-е? – в фырканье Питина был вопрос.

– Все, други. Принял бог Велес жертву, – прошептал я, – А теперь прямиком домой. Через Перунову поляну. Глая, поди, уже извелась вся, да и дед Микула беспокоится…

С чего началось? С Весны. Рано она в сем годе прилетела во второй седмице марта и принесла тепло сильное. По-летнему глядел с небоската сияющий Дажьбогов щит Жарушко. Как говаривали в граде князь-старейшины Доброгнева – проснулась Весна – девица красна, махнула платочком ветру Шалонику, а тот разнес тепло из далекого Ирая по землям и весям славянским далеко на полуночь. К нам, значит.

То тепло с принесенными Шалоником дождями быстро съело снег на открытых местах, понизило в дубравах и темных борах, оголило наше с Глаей репище, давая матушке – Сырой Земле напитаться лучами солнечными, копить детородную Ярилину силу.

Мы с Глаей заранее приготовили трубочки из толстой соломы и берестяные туеса. На ближней за репищем опушке я надрезал у берез кору, вставил соломинки и теперь каждый вечер собирал набежавший в туески сладкий березовый сок. Сливал в чистые, пропаренные кипятком лагушки, сносил в погреб. Закиснет – добрый квас будет. Как раз по вкусу деду Микуле свет Гурьяновичу и Глае. В летнюю жару с тем квасом приготовить окрошку с луком, яйцом варенным, черемшой, молодыми огурчиками, да мелко нарезанными кусочками копченого лосиного мяса. А можно, не дожидаясь лета, настоять березовый сок с медом, разными, ведомыми Глае, травами – получается такой напиток, что не уступит легендарной Соме.

Вот только мне сей напиток пробовать не дадут. «Молод ишшо! – так объяснил дед Микула, – Сому волхвы разрешают пить только тем, кому от роду не менее трех с половиной десятков лет исполнится. Ранее – ни-ни! Пока людин собственной семьей не обзаведется и детишек не наплодит».

Мне же только с мая месяца пойдет шестнадцатая весна. Так что и помыслить о питии не можно. А Сому ту, медовуху то-исть, дед Микула отвозит в град, ко двору князь-старейшины Доброгнева. Меды, настоянные Глаей на травах, приобретали особый вкус, что очень нравилось домочадцам князя, да и ему самому тоже…

Четыре дня назад вечером дед Микула, покашливая в костистый кулак и оглядываясь на Глаю с опаской, глухим шепотом пробубнил: