Расстрельное время

— Хотел бы сказать вам что-то хорошее, но врать не хочу. Ничего — ни хороших, ни плохих новостей — у меня нет. Но будут! — начал Кольцов. — Воевали вы славно. Как могли, помогали советской власти. Не без вашей помощи наступил мир. Новое государство вскоре выработает новые справедливые законы, и тогда…

Он осекся на полуслове: дверь в актовый зал гимназии широко и резко распахнулась, и в проеме встал весь взлохмаченный, с почерневшим лицом и со злыми глазами, начальник разведки.

— Левка! Голиков! — ахнули махновцы.

— Мы ж тебя вчера в Мелитополь…

Левка молча, устремив глаза в одну точку, пошел по залу. И махновцы перед ним расступались. Он поднялся на сцену, снял свою лохматую шапку и хриплым простуженным голосом сказал:

— Их арестовалы… Всех…

— Кого? — не поняли многие.

— Всех! До единого! Каретникова, Гавриленка, Середняка, Павлова, Чалого… — И, озлившись, он закричал: — Вам всех перечислять? Всех двенадцать? Я их всех бачив! Им скрутили руки канатами и отвели в сарай. И все! Больше ничого не знаю. Всю ночь скакав! Налейте стакан самогону, а то впаду!

Левкины разведчики, измочаленные ночной скачкой, как и он, подхватили его, повели из зала.

Когда дверь за ними закрылась, Кольцов обратил внимание, что все глаза устремлены на него. Никто не проронил ни слова. Стояла мертвая тишина. Сотни глаз сверлили его. Они не понимали, что произошло.

Не понимал и Кольцов. Но не произнесенный вопрос висел в напряженном воздухе.

— Это какое-то недоразумение, — только и смог сказать он, — Я так думаю, все вскоре прояснится.

Потом, позже, Кольцов попытался выяснить у Голикова подробности. Узнал только, что и штаб, и сарай, куда поместили арестованных, охраняет Свободный дивизион курсантов. Левкины разведчики попытались проникнуть к сараю, но это оказалось невозможным. Сарай надежно охранялся.

В тот же вечер несколько махновцев ускакали в Гуляйполе, чтобы известить Нестора Махно об аресте его командиров.

Спать никто не ложился. Махновцы собирались в кучки, тягостно курили, вполголоса разговаривали, вполголоса спорили. Атмосфера была такая, будто где-то в соседней комнате обряжали покойника.

Кольцов долго ходил по коридорам гимназии, Красильников неотступно следовал за ним. Молчали. Затем Кольцов решительно сказал:

— Пойду, поищу Марченко. Поеду в Мелитополь.

— Вот так, среди ночи? — И, помолчав немного, сказал: — Я с тобой.

— Не нужно. Мне Марченко даст сопровождение. К утру буду в Мелитополе. Там ты мне, извини, не помощник.

— Везде был помощник, а «там» — не помощник, — ворчливо отозвался Красильников.

Кольцов вдруг грустно улыбнулся Красильникову:

— Ты всегда, Семен, был мне верным помощником. Не обижайся… Я ведь еду не решать вопрос. Я так понимаю, он уже решен. И не в Мелитополе, не Фрунзе его решал. Возможно, Троцкий. Как ты понимаешь, с ним не поспоришь.

— Ну а мне одному что здесь делать?

— Выслушай добрый совет. Езжай к своим. Повидай жену, детишек. Ты ведь об этом мечтал.

— Ну, мечтал.

— Сюда не возвращайся. А я тоже к тебе приеду. Обещаю.

Глава одиннадцатая

К утру Кольцов был уже в Мелитополе. Его сопровождающие остались в хуторе под городом. Колодуба, который тоже приехал с ним, он отправил на базар и велел ждать его там. Сам же отправился в Штаб фронта.

Фрунзе нисколько не удивился появлению в штабе Кольцова.

— Менжинский сказал мне, что вы выехали в Евпаторию. И я ждал вас.

— В Евпатории назревает бунт. Что тут случилось? Разведчики, которые сопровождали сюда, к вам, махновских командиров, вернулись и рассказали, что все они арестованы. Что происходит?

Вместо ответа Фрунзе положил перед Кольцовым приказ председателя Реввоенсовета республики. В нем говорилось: