Рассказы змеелова

Потом у того же чабана я узнал, что совершенно бесполезных трав в пустыне нет. Взять, к примеру, хотя бы тот же юзарлык. Раньше из него получали коричневую краску, использовали как лекарство от многих болезней.

— Ты, я вижу, академик в своем деле. Расскажи мне что-нибудь еще о травах, — попросил я пастуха. Поощренный моей похвалой, он скромно улыбнулся, и, глядя на свои тупоносые чарыки, негромко произнес:

— О травах пустыни можно говорить долго. Не зная их, нельзя быть чабаном. Надо хорошо знать, когда и на какой траве пасти отару. Иначе беда может приключиться.

Пастух поднял свой посох и начал, указывая на травы, водить им по широкой лощине.

— Вот тут, — рассказывал он, — растет пустынный пырей — арпаган, рядом — полынь. А там вон перекати-поле, кеткен. А там — илак, тетыр, кертыч, солодка. А слева, вон там, на гребне бархана, — селин. Всех не назовешь.

Я попрощался с чабаном и снова вышел на дорогу.

Охота моя в тот день была неудачной. Да я и рад был этому. Величие пустыни, весна очаровывали взгляд, гасили охотничий пыл. Помнится, в тот день, кроме красавчика, я подстрелил еще каменку-плясунью, небольшую птичку, живущую в норах. Несмотря на летний зной или зимний холод, в норе ей неплохо: свой микроклимат. И одного сорокопута добыл. Сорокопут — задиристая птица. У него крепкий клюв и смелый характер.

С этими трофеями я и вернулся в совхоз «Талимарджан», где в качестве гостя жил в доме своего давнего друга.

Ораз точно уложился в свой регламент. К этому времени поспела уха. Ораз поднялся, сходил к машине и вернулся с бутылкой в руке.

— Что это у тебя? — осведомился Лобанов. — Нарзан? Лимонад?

— Коньяк, — присаживаясь к костру, ответил Ораз. На лице Олега Павловича изобразилась такая гримаса, будто у него сразу заболели все зубы.

В чашки мы разлили уху, в стаканы — коньяк. После долгих уговоров Олег согласился все же выпить с нами всего одну «грамульку» ради нашей встречи.

Мы сдвинули стаканы, выпили и молча приступили к ужину. Олег Павлович шумно хлебал уху, смешно стонал от удовольствия и несколько раз просил добавки.

После ужина мы уложили в ряд спальные мешки и повалились на них недалеко от костра.

Поговорив с полчаса, уснули.

…Мне снился Киев, моя молодость, мой первый отъезд в Туркмению. Словно наяву, в солнечном озарении, я видел Киевский вокзал и перрон, заполненный людьми.

Я стоял на краю тамбура и не сводил глаз с Фаины, подруги моей давно промелькнувшей юности. Как и тогда, все в ней было восхитительно: глаза, лицо, брови. Отливая золотом, лежали на плечах, вьющиеся волосы.

Поезд тронулся, и сердце мое сжалось от тоски. Фаина двинулась по перрону, грустно улыбаясь. Теперь я знал: мы никогда не встретимся. Никогда!

Поезд набирал скорость. Фаина начала отставать. И вот она исчезла из виду. Уцепившись за поручни вагона, я стал кричать:

— Фаина, не уходи! Не покидай меня, Фаина!

— Не покидай, Фаина!..

Громыхая, вагон летел по рельсам. И вдруг я почувствовал, что кто-то схватил меня сзади за плечи и начал трясти. Я повернул голову и… проснулся. Над собою я увидел заспанное лицо Олега. Было хмурое утро. Шумели тополя.

— Ты что так кричал? — спросил Олег. — Что-нибудь приснилось?..

Я не ответил, поднялся и, отвернувшись, вытер слезы.

Было прохладно. Дул северный ветер. К берегу с шумом неслись небольшие волны. О рыбалке и думать было нечего.

Мы постояли немного на берегу, сложили вещи и сели в машину.