Рассказы затонувших кораблей

Со времени сражения у стен Кальмарского замка прошло тридцать лет. Густав Ваза, ставший величественным стариком с бородой патриарха, мог с удовлетворением констатировать, что страна, которую он принял разоренной и раздираемой внутренними распрями, стала походить на хорошо налаженное помещичье хозяйство, в котором доля личной королевской собственности была самой высокой. Помогли «редукции» церковных земель, перешедших в собственность короны. Оппозиция была разгромлена, недоброжелатели притихли и не отваживались более называть короля «крутильщиком бычьих хвостов» — в память о давних временах плена, когда Густав бежал из Дании, маскируясь под погонщика скота. Возможно, король и сам уже вытеснил из памяти те времена, когда он был просто дворянином Густавом Эрикссоном. Даже свои многочисленные послания он подписывал уже не как прежде «Густафф». Перейдя на язык древних героев и цезарей, он называл себя по латыни «Густауус». Европейские властители, поначалу относившееся к Густаву как к выскочке, отобравшему корону у ее законного владельца — датского короля — уже давно приняли шведского монарха в свой избранный круг. Исключение составлял лишь русский царь Иван Грозный, отказывавший Густаву в прямых контактах. Гордый Густав, преодолевая унижение, был вынужден вести переписку с Иваном Грозным через новгородского воеводу. Впрочем, наследный принц Эрик вскоре поможет отцу избавиться и от этого последнего напоминания о его прошлом, по собственной инициативе вступив в прямое общение с русским самодержцем.

Каждый день из окна замка «Тре крунур» Густав мог видеть воплощение своей власти и могущества — строящуюся на верфи каравеллу «Элефантен», которая должна была стать самым большим кораблем на Балтике.

Этот корабль будет не только самым большим, но и самым красивым! Любекцы уже достаточно наиздевались над прошлым флагманом шведского флота пятидесятиметровой «Большой Каравеллой», называя ее «Большой коровой». Действительно, корабль получился довольно неуклюжим и неповоротливым из-за слишком высоких кормовых и носовых «каслей» — надстроек. Немецкий мастер Ханс перестарался, желая обеспечить флагману преимущество в ближнем бою. Но уж за строительством нового корабля Густав будет приглядывать лично!

Мы не знаем, насколько тесно опекал Густав мастеров, но можно предположить, что покоя им не было. В архивах сохранились сотни писем короля, где он раздавал советы и приказы своим подданным и по куда более мелким делам, чем строительство гордости шведского флота. Густав, казалось, знал все, а о деловых качествах своих подданных был самого низкого мнения. Он указывал, как надо солить салаку и на какую глубину следует ставить рыболовные сети, он знал, где надо сеять лен и коноплю, где и с кем торговать и как строить замки. А уж по кораблям второго такого эксперта не было во всей Швеции. Густав давал подробные инструкции, как положено изготовлять даже такое ничтожное плавсредство, как баржу для перевозки камня в Вадстене, приказывая строить «красивую баржу, как это предписано!» Она должна быть с килем, ходить под парусом, и в то же время обладать хорошей грузоподъемностью.

Мастера, занимавшегося строительством галер и известного под именем Якоба Корабела, король однажды вызвал к себе для разноса, чтобы, как гласило письмо «Мы его просветили, как ему следует строить, дабы это ему впоследствии помогло».

Нетрудно предположить, что флагману флота, возводившемуся на глазах короля, Густав уделял куда большее внимание, чем галерам или барже. «Вышлите список с указанием количества и видов вооружения, которое должно быть на вновь построенной каравелле — кстати, ее следует назвать — Новым Элефантеном», — приказывает король в одном из писем и добавляет уже с некоторой мягкостью, вероятно, чтобы не ранить тонкую натуру придворного живописца: «У Нас бы не вызвало неудовольствия, если бы там сверху был нарисован слон, самый величественный из тех, которых способен сотворить художник».

Слон и единорог, представленные на книжной иллюстрации начала XV века. Слон считался в Европе одним из символов власти, вплоть до конца XVI века он был почти мифическим животным, вроде единорога, которого никто не видел. Такое же условное изображение украшало и корму самого большого корабля шведского флота — «Элефантена».