Рассказы тридцатилетних

Понятное дело, что в зрелые годы такой перелом не может пройти бесследно, но я долго не мог понять, что именно со мною произошло. Я часами обхаживал свою комнату, чувствуя легкое головокружение, временами мне в нос ударял старинный, полузабытый запах, с которым было связано что-то очень, очень приятное, и думал о том, что же такое произошло. Но ничего не придумал. Более и менее вразумительно я мог бы обрисовать только новое чувственное состояние. Чувство такое, как если бы ваш организм внезапно очистился от дурноты, как если бы вы посвежели, как-то возобновились, точно оправились после долгой-долгой болезни. Видимо, это меня до такой степени преобразил обособленный образ жизни, который имеет несколько освободительных преимуществ: во-первых, он освобождает от худшей разновидности эгоизма, семейного эгоизма, то есть эгоизма, помноженного на число ваших ближайших родственников, во-вторых, от крохоборства, в-третьих, от необходимости сопереживать чужие мигрени, и в-четвертых, от одного трудно передаваемого чувства, должно быть, известного породистым голубям, которым для привечания к дому выдергивают из крыльев специальные перышки. Преимущество нового положения показалось мне настолько значительным, что я ходил по комнате — держась за голову, и говорил: «Как это ты, дурак, раньше не спохватился? Ведь сколько лет жизни коту под хвост!»

— Но вы, я надеюсь, не будете отрицать, что и семейная жизнь имеет свои неоспоримые преимущества? — сказала моя новая соседка Елена Ивановна Кочубей, с которой мы давеча затеяли разговор на матриманиальные темы, — мы с ней уже раза два болтали на кухне о том о сем. — Потом, если громадное большинство людей имеет семьи, значит, это чего-нибудь стоит. Наконец, продолжение рода? Хорошенькое дело, если мужчины перестанут жениться и возьмут курс на… — тут она запнулась, подыскивая оборот, — на распложение безотцовщины.

— Этого я ничего не знаю, — ответил я. — Я знаю только то, что человеку лучше жить одному. Как говорил Лютер: на том стою и не могу иначе.

Кстати, о соседях… Или нет, о соседях рано, сначала о моем новом жилище.

Мне дали комнату в огромном старинном доме, построенном в 1897 году. Этот дом располагается, на мой взгляд, в одной из самых уютных частей Москвы, между Суворовским бульваром и улицей Герцена, но только ближе к Арбатской площади.

Сама по себе квартира не привлекательна, в старинных кварталах они все одинаковы: сумрачный коридор длины и высоты по теперешним понятиям необыкновенной, две-три лампочки, как будто нехотя рассеивающие мглу, чей-то сундук, старорежимное кресло у телефона, велосипед, подвешенный к потолку и постепенно теряющий свои очертания, а также много другой пылящейся чепухи. Пахнет сложно: чем-то нечеловеческим, должно быть, кошками и мышами.

Но зато комната! Прелесть комната, или спецкомната, как сказал бы один мой приятель, известный актер, из-за чего я вынужден опустить его фамилию: у этого все из ряда вон выходящее приобретает приставку «спец», и таким образом получаются спецкомнаты, спецчеловеки. Моя комната головокружительной высоты, так что в сумеречное время потолок даже кажется подернутым перистыми облаками. Потолок лепной, карнизы тоже лепные, стены покрашены желтой краской, пол паркетный — одним словом, двадцать четыре метра изящного и благоустроенного жилья. Из обстановки у меня в настоящее время имеется шкаф, такой тяжелый и ветхий, что прежний жилец, вероятно, не решился его тревожить, обеденный стол, два стула и изумительная кровать, покрашенная под слоновую кость, с золотыми лепными фигурками и золотыми же ободами — моя мечта завести для нее балдахин. Все это расставлено по углам и уютнейшим образом организовывает пространство.

Теперь об одном странном свойстве этого помещения. Я уже говорил, что, как только я въехал, в новую комнату, со мною начали совершаться разные малопонятные вещи. У меня появилась привычка просыпаться посреди ночи, внезапно стали ни с того ни с сего останавливаться часы, а в меланхолические минуты мне явственно слышались голоса, отдаленная музыка, перешептывание и другая «шотландия». Но это еще ничего: несмотря на капитальные стены и не менее капитальные перекрытия, эти звуки могли ко мне долетать от соседей, однако мне несколько раз слышался плач младенца!.. Младенцев не только у нас в квартире, в нашем подъезде не было ни души.