Рассказы. Том 2. Колдовство

А ему здесь жить лет десять, а то и двадцать.

Да, он уцелел, но когда же прекратится эта вибрация? Стены и пол трясутся, невозможно терпеть. Такое осложнение он с проектировщиками не предусмотрел. Толчки отдаются в измученной голове болью. Что если они не прекратятся, если это на весь рейс? Так и с ума сойти недолго.

Но думать Клейтон мог. Он лежал на койке, вспоминая… оживляя в уме каждую мелкую деталь своей жизни от рождения до настоящего времени. Воспоминания закончились прискорбно быстро. Все вокруг сильно завибрировало.

— Можно размяться, — произнес он вслух и принялся мерить шагами пол: шесть в одну сторону — шесть в другую. Вскоре его это утомило. Вздохнув, Клейтон прошел к шкафчику с провизией и проглотил несколько капсул. — Даже на еду время тратить не надо, — криво усмехнулся он. — Глоток, и конец.

Усмешка тут же поблекла. Это биение сводило с ума. Он снова лег на трясущуюся койку и включил подачу кислорода, чтобы освежить воздух. Ладно, тогда он поспит. Поспит, если сможет при этом чертовом гуле. Пытаясь не обращать внимания на ужасный лязг, стонами разрывавший тишину, он выключил свет. Мысли вновь обратились на собственное странное положение: пленник космоса. Снаружи вращались пылающие планеты и звезды неслись в чернильной черноте пространственного ничто. Так он и лежал в теплоте и уюте вибрирующей каюты, которая защищала его от леденящего холода. Если бы только еще прекратилась эта ужасная тряска!

И все же его положение имело светлую сторону. Никаких тебе газет, чтобы мучить свидетельствами человеческой жестокости к себе подобным, никакого радио и телевидения с их выводящими из себя глупыми передачами. Только эта вездесущая вибрация, будь она проклята…

Во сне Клейтон мчался сквозь космос.

Проснулся он не днем. Дней и ночей больше не было, только он сам и корабль в космосе. И вибрация, неизменная, сводящая с ума не стихающей ломотой в висках. На нетвердых ногах Крейтон добрался до шкафчика с едой и закинул в себя несколько таблеток.

Потом он сел и попытался как-то смириться с положением. Нахлынуло жуткое одиночество. Он здесь так отрезан от всего и вся. Заняться нечем. Это хуже, чем заключение в камере-одиночке. Они хотя бы больше, с видом на солнце, глотком свежего воздуха и редкими визитами других людей.

Клейтон всегда считал себя мизантропом, отшельником, а теперь жаждал увидеть хоть чье-то лицо. Время шло, и у него начали возникать странные идеи. Он хотел увидеть жизнь, не важно в какой форме — отдал бы состояние даже за компанию насекомого, если бы оно присоединилось к нему в этой летучей темнице. Звук человеческого голоса казался благословением небес. Клейтону было так одиноко!

Никакого занятия, только терпи рывки корабля, расхаживай по полу, глотай таблетки и пытайся поспать. Никакой пищи для ума. Клейтон начал мечтать о времени, когда придется стричь ногти. Он бы растянул это занятие до бесконечности.

Он скрупулезно пересмотрел одежду, убил часы, глазея в зеркальце на свое бородатое лицо. Запомнил собственное тело, тщательно изучил каждый предмет в кабине «Будущности».

И все же сон не шел.

В голове, не переставая, будто стучал молоток. В конце конов Клейтон как-то закрыл глаза и снова погрузился в дрему, прерываемую толчками корабля.

В конце концов он проснулся и, включив свет, а заодно и подачу кислорода, сделал ужасное открытие.

Он совершенно потерял ход времени!

«Время относительно», слышал он всегда и вот осознал жуткую правду: ему нечем измерять время. Ни часов, ни намека на солнце, луну либо звезды, никакого распорядка дня. Сколько он вообще в этом путешествии? Как он ни бился, вспомнить не мог.

Ест ли он каждые шесть часов? Или десять? Или двадцать? А спит раз в день? Раз в три-четыре дня? Как часто прогуливается по полу?

Без приборов, чтобы сориентироваться, он совершенно пропал. Беспорядочно поедает свои таблетки, пытается думать вопреки вибрации, затмевающей все прочие ощущения.

Это ужасно. Потерял ход времени — скоро может потерять и себя самого. Он спятит на этом корабле, пока тот летит к планетам по ту сторону космической бездны. Один, мучаясь в крошечной клетке, он должен иметь какой-то якорь. Что есть Время?

Клейтон больше не хотел об этом думать. Как и думать о чем-либо вообще. Придется забыть покинутый мир, иначе воспоминания сведут с ума.

— Я боюсь, — прошептал он. — Боюсь остаться один во тьме. Возможно, я уже пролетел Луну, возможно, сейчас я в миллионе миль от земли… а то и в десяти миллионах.

Тут Клейтон понял, что разговаривает сам с собой, а это дорога в сумасшедший дом. Но остановиться он не мог точно так же, как не мог прекратить ужасную изматывающую вибрацию.

— Мне страшно, — шептал он голосом, который замогильно звучал среди гула крошечной кабины. — Мне страшно. Сколько сейчас времени?

Так шепча, он уснул, а время понеслось своим чередом.