Рассказы. Том 2. Колдовство

— Это сводит меня с ума, особенно когда начинаю размышлять об этом. Хокинс был странным человеком — ты это знаешь. Он родился в маленьком городке — но Салем тоже был маленьким городком, и там рождались ведьмы. Он был обыкновенным фермером — но дьявол рядится в странные одежды. Он был довольно вульгарным позером, но под этой оболочкой скрывался человек, или существо, или нечто, писавшее эти его чертовски пугающие истории. Да, я называю это тем, что подтолкнуло его к изучению демонологии. В конце концов, он изучал странные культы и мог узнать какие-то тайны. Твой психоанализ может сработать, если применить его к Хокинсу. Он был двойственной личностью; с одной стороны, деревенский парень, пытающийся жить в образе успешного странного писателя. Как таковой он был гротеском, клоуном. Но другая сторона, та, что внутри него! Другая, которая писала его рассказы, выражалась в погружении в темные тайны — это была часть Лютера Хокинса, которую мы никогда не узнаем. Именно эта часть управляла им, когда он прислал мне свою пишущую машинку. Его пишущая машинка! Когда он писал, то превращался в кого-то другого. Руки другого «я» нажимали клавиши. Мысли этого другого «я» лились потоком из диких бездн воображения. Пишущая машинка имеет ауру, она пронизана чуждой личностью. У нее есть душа.

— У тебя… разболелся живот, — грубо отрезал я. — В это невозможно поверить!

— Я знаю. — Айрес уже был на ногах. — И я знаю больше. О, гораздо больше! Хокинс был колдуном, по крайней мере, он знал секреты, которые мы бы назвали темной магией. Он знал, что умрет, и послал мне пишущую машинку из ненависти. Должно быть, он что-то с ней сделал. Знаешь, как его нашли мертвым? Не на полу — над машинкой. Его последний вздох, уходящий в клавиши — и записка на валике, которую он прислал мне, последнее, что он написал! Разве ты не понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать? Неужели ты не понимаешь? Лютер Хокинс мертв, но его душа заключена в пишущей машинке!

Это показалось мне настолько смешным, что захотелось расхохотаться. Гротескность этой фразы была убийственной. Я подумал: «Тело Джона Брауна гниет в могиле, но его душа продолжает идти вперед». Это было очень, очень смешно. Только Стивен Айрес смешным не казался. Когда он выкрикнул последние слова, то упал в обморок, и мне потребовалось пять минут, чтобы привести его в чувство, — пять минут и остатки моего драгоценного бренди. В течение этих пяти минут у меня было немного времени на размышления, и мысли мои были не из приятных.

На этот раз я сыграл роль Фрейда-любителя и оказался не прав. Предположим, Айрес изрекает истину. В конце концов, в этом мире существуют странные вещи, необъяснимые тайны. Каталепсия, телепатия и странные трансы, навязчивые идеи, ли-кантропия и безымянные страхи признанной психопатологии. В 1600 году все это сошло бы за колдовство, но сегодня было научными фактами. Гипноз и все остальное, ведущее в царство скрытых, неведомых, ментальных сил. Предположим, Хокинс вложил свою личность в пишущую машинку, которая представляла собой столь значительную его часть, как раз перед смертью, последним желанием он влился в то, что было такой же частью его самого, когда он писал, как и его руки. Конечно, Айрес верил и боялся. Но чего? Почему он так уверен, что Хокинс ненавидит его достаточно сильно, чтобы сделать это? Почему он так беспокоится? Здесь скрывалось больше, чем казалось на первый взгляд.

Я много думал и волновался, пока не привел Айреса в чувство. Когда он сел, мы оба притихли.

— Послушай, Стивен. Ты немного дрожишь. Давай я отвезу тебя домой.

— Да… Нет. Нет! Не приходи! Я в порядке, пожалуйста…

Но я вытащил его за дверь и посадил в машину. Он что-то пробормотал, слабо протестуя, но я настаивал. Мы приехали, я помог ему выйти и вошел с ним в холл его дома. А потом началось. Я услышал это. Стивен жил на втором этаже. Но я услышал это, доносящееся сверху сквозь стену. Щелк-щелк-щелк — от пишущей машинки. Щелк-щелк-щелк. На клавиши нажимали. Тинг! Звякнул колокольчик. Заскользил рычаг каретки. Щелк-щелк-щелк. Стивен тоже услышал. Он начал стонать.

— Да, да, да! Я предупреждал тебя, пытался держать подальше. Теперь ты знаешь, почему я боюсь, почему не понимаю, как я это делаю. Это моя пишущая машинка, ты слышишь? Это пишущая машинка Лютера Хокинса. И теперь ты знаешь, что я не столько боюсь, а скорее злюсь, понимая, что нахожусь в здравом уме! Я полностью сохранил рассудок, и все же слышу это.

Я был уже на середине лестницы, и Стивен нашел в себе силы бежать за мной по пятам, все еще бормоча.