Рассказы. Стихотворения

«В охапку!» — орет Крюк, а тайронцы сзади пуще прежнего напирают. «И бей через плечо!» — кричит какой-то сержант у него из-за спины. Тут вижу — мелькнул над ухом Крюка тесак, как змеиный язык, и патан рухнул с перерезанным кадыком, словно боров на Дромейской ярмарке. «Спасибо, приятель, хорошо меня охраняют, — говорит Крюк, не моргнув глазом, — кстати, и местечко для меня освободилось». И, подмяв патана под себя, встал на его место. А тот, пока перед смертью корчился, успел Крюку откусить каблук. «Давай, ребята, нажимай! — кричит Крюк. — Нажимай, не рассыплетесь! Самому, что ли, вас тащить прикажете?»

Вот мы и нажали: кто лягает, кто пихает, кто ругается. А трава скользкая, ноги разъезжаются, и упаси тебя бог свалиться, если стоишь в первом ряду!

— Случалось вам толкаться у входа в партер театра Виктории, когда все билеты проданы? — перебил его Ортерис. — Так тут было еще хуже — они наседают на нас, а мы не поддаемся. У меня так в глазах было темно.

— Это ты верно говоришь, сынок. Я держал малыша между колен, но он тыкал штыком во все стороны, вслепую, пыхтя, как зверь. Наш Ортерис — сущий дьявол в таких делах. Разве не так? — Малвени явно подтрунивал.

— Смейся, смейся! — отозвался тот. — Я знаю, что толку от меня тогда было мало, зато уж когда мы открыли огонь с левого фланга, тут я им задал жару. Да! — заключил он, стукнув кулаком по койке. — Кто ростом не вышел, тому штыком работать — все равно что удочкой махать! Терпеть не могу, когда такая каша заваривается, что когти да кулаки в ход пускать приходится. Нет, вы мне дайте винтовку с притертым затвором да патроны, которые полежали с годик, чтоб порох как следует просох, да поставьте меня так, чтоб на меня не наступил такой медведь, как ты, так тут я с божьей помощью пять раз из семи выбью с восьмисот шагов. Хочешь, попробуем, ирландская туша?

— Отвяжись ты, оса ты этакая. Я тебя за работой видел. А по мне, самое милое дело штык: вогнал поглубже да повернул раза два — и пусть потом выздоравливает.

— К черту штык, — проговорил Лиройд, который внимательно прислушивался. — Гляньте-ка! — Схватив винтовку чуть пониже мушки, он взмахнул ею с такой легкостью, с какой иной действует ножом.

— Этак-то лучше всего, — кротко добавил он, — хочешь — размозжишь человеку рожу, а закроется — руку сломаешь. Это, понятно, не по уставу. Но все равно — мне подавайте приклад.

— Здесь как в любви — каждый на свой лад, — рассудительно заметил Малвени. — Либо приклад, либо штык, либо пуля — кому что нравится. Так вот, как я уже, значит, говорил, стоим мы, пыхтим друг другу прямо в морду и ругаемся на чем свет. Ортерис — тот честит свою мать, зачем она его на три дюйма длиннее не сделала. Вдруг он мне говорит: «Пригнись, дубина, я у тебя через плечо вон того сниму!» — «Да ты мне башку разнесешь, — говорю я и подымаю руку, — пролезай под мышкой, клоп ты кровожадный, говорю, только не продырявь меня, а то я тебе уши оборву». Чем ты угостил того патана, что насел на меня, когда я ни рукой, ни ногой двинуть не мог? Пулей или штыком?

— Штыком, — ответил Ортерис, — снизу вверх под ребро. Он тут же растянулся. Твое счастье, что так вышло.

— Верно, сынок! Давка эта, значит, тянулась добрых минут пять, потом — патаны назад, а мы за ними. Помню, мне страх не хотелось, чтоб Дайна вдовой осталась. Покрошили мы немного патанов и опять застряли. А тайронцы сзади и собаками-то нас обзывают и трусами — на все корки честят за то, что загораживаем им дорогу. «Чего им не терпится? — думаю. — Ведь по всему видно, хватит и на их долю». Тут за мной кто-то пищит, жалостно этак: «Пропусти, дай мне до них добраться! Ради девы Марии, подвинься, дылда, ну что тебе стоит?» — «Куда тебя несет? На тот свет еще успеешь», — говорю я, не поворачивая головы, не до того было: клинки плясали у нас перед носом, как солнце на заливе Донегол в ветреный день. «Видишь, сколько наших положили, — отвечает он и прямо втискивается мне в бок, — а они еще вчера были живехоньки. Вот и я Тима Кулана не уберег, а он мне двоюродным братом приходится! Пусти, говорит, пусти, а то я тебя самого проткну!» — «Ну, — думаю, — уж коли тайронцы потеряли много своих, не завидую я сегодня патанам». Тут-то я и смекнул, отчего ирландцы за спиной у нас Так беснуются.

Я посторонился, тайронец как ринется вперед, отводя назад штык, как косарь косу, и свалил патана с ног ударом под самый ремень, так что штык о пряжку сломался.

«Ну, теперь Тим Кулан может спать спокойно», — говорит он, ухмыляясь. И тут же валится с раскроенным черепом, ухмыляясь уже двумя половинками рта.

А тайронцы все напирают да напирают, наши ребята с ними переругиваются, и Крюк идет впереди всех — в правой руке его сабля работает, как ручка насоса, а в левой револьвер фырчит, как кошка. Но опять-таки удивительное дело: никакого грохота, как это в бою бывает. Все как во сне, вот только мертвецы-то настоящие.