Рассказы старого лешего

В один незабываемый день я с тетей Катей шел мимо городских рядов. У темных входов в лавки сидели купцы и играли в шашки, другие пили чай из громадных медных чайников, а над дверями лавок висели клетки с жаворонками, перепелами, соловьями, черными дроздами, канарейками. Туляки в те далекие времена были заядлыми охотниками до всякой любительской птицы. Я, конечно, глядел на клетки, слушал пение и спотыкался о неровные камни мостовой, и тут со мной произошло событие, на всю жизнь оставившее глубокий след.

Неожиданно я увидел на площади длинное холщовое сооружение с пестрыми флагами и ярко намалеванными зверями и птицами. Оттуда доносились крики птиц и рев зверей. Я вцепился в руку моей добрейшей тети с горячей мольбой: «Туда, скорей туда!» И вот передо мной невиданные звери, живые, чудные, те самые, что глядели со страниц Брема. Те, да не те. У этих все время меняются позы, они рычат глухо, как далекий гром. Шкура на них переливается, как бархат, движения их плавны и эластичны. Я не могу оторвать от них глаз.

Меня часто спрашивают теперь: «Когда вы стали анималистом?» А я думаю, когда я им не был? Еще там, в маленьком флигельке, в тишине глухой деревни я с интересом смотрел на проходивших мимо коров, лошадей, овец.

И вот теперь эти звери. Звери бродячего зверинца окончательно полонили, околдовали меня. Я переходил от клетки к клетке и не мог оторваться от грозных хищников, маленьких изящных антилоп, обезьян и цветных орущих попугаев. Как ни упрашивала меня тетя Катя, как ни возмущался мой пустой желудок, я не мог уйти из балагана и просил, умолял побыть еще, еще немножко. Кончилось тем, что мои штанишки оказались мокры. Я просился в балаган и на другой, и на третий день и готов был жить там постоянно. Хорошо, что бродячий зверинец снялся и уехал куда-то из Тулы.

Любят туляки птицу. В редком доме нет голубей, породистых кур, канареек. В летний солнечный день все небо усеяно голубиными стаями. Повернется стая, блеснет серебром и утонет в голубом небе. Высоко кружат хорошие летуны. А на крышах небольших домиков свистят, машут шестами с навязанной тряпкой и то с гордостью, то с тревогой следят ярые голубятники за своими стаями. Но голуби меня не прельщали, да и держать их мне было негде. Я любил мелких певчих и всяких диких птиц.

Каждое воскресенье рано утром в пять-шесть часов я мчался на Птичий рынок. Там мальчишки продавали наловленных пичужек. Иногда попадались особенно редкие птички: то иволга, то кукушка, то какой-нибудь мелкий хищничек — дербник, пустельга, кобчик. Я, конечно, покупаю их за несколько копеек и бегу показать своему другу Мише Ульянинскому. Он живет тут рядом, в старинном каменном доме. Его отец — директор Крестьянского банка. У Миши меня обступает вся семья с швейцаром Афиногеном и с понтером Рябчиком. Семья большая — шесть человек. Лида сует свой пальчик, хочет погладить по головке кобчика и отскакивает, взвизгнув, а пальчик завязывают тряпочкой.

Идем с Мишей на двор к его знаменитым курам. Он выпускает из курятника своих итальянских куропатчатых.

Красавец петух с золотой гривой и черной грудью гордо выступает, щеголяя громадным зубчатым гребнем. Куры коричневатые, рябенькие. Любуемся курами, устраиваем в курятнике гнезда. Таких прекрасных итальянских кур мне после никогда не приходилось видеть, таких нарядных, смирных, в таком блестящем оперении.

Потом со своей покупкой я мчусь домой, устраиваю кобчика в самодельной клетке, кормлю его и стараюсь как можно точнее зарисовать.

У меня в комнате маленький зверинец: под столом в большом ящике шуршат соломой и повизгивают морские свинки, в клетке на сундуке гоняются друг за другом две норки, рядом хомяк целыми днями вылизывает и расчесывает свою шкурку, по полу бегает скворец и буйно купается в тазу, а на окне висят клетки с чижами, зябликами, снегирями. Вся эта компания поет, пищит и шумит не переставая, и день и ночь.

Мне и моей бедной тете Кате приходится спать в этом зверинце, и она по своей великой кротости терпит все это и даже, частенько, чистит и кормит всю мою мелюзгу.

Я зарисовываю зверюшек и птичек, читаю Брема и сверяю рисунки Шпехта, Кунерта, Мютцеля с натурой и мечтаю когда-нибудь нарисовать и лучше и полнее всех птиц и зверей мира. Я тогда не мог представить себе, как много на земле видов птиц и зверей и сколько еще видов не открыто.

Я мечтал о книге, в которой были бы изображены все звери, все птицы, все животные, каких знает человек.

Я восхищался рисунками Шпехта и Кунерта и смелыми, твердыми рисунками Каразина и старался подражать им. Я делал иллюстрации к повестям Майн Рида, Жуля Верна, Купера. Жаль, что у меня не было человека, который мог бы мне указать ошибки, направить меня на верный путь в искусстве, познакомить с техникой, с приемами, с понятиями о красоте штриха, о пятне и равновесии в расположении фигур.