Я принес его к себе в мастерскую, устроил ему гнездо в старой зимней шапке и, раскрыв ему рот, вложил туда кусочек мяса. К моему удивлению, совенок охотно проглотил его и опять раскрыл рот. Проглотил и другой кусочек. Э, да ты, брат, молодчина! Глотай, ешь досыта. После третьего куска совенок лег на бочок, положил головку, как на подушку, на мягкую подкладку шапки и, по-видимому, уснул. Я покрыл его сверху тряпкой, пожелал ему приятных снов и занялся своими делами.
Совенок стал членом моей семьи. У него был прекрасный аппетит, и он рос не по дням, а по часам. Через две недели это уже был шар из мягких перьев и пуха величиной с два кулака и с темными, задумчивыми глазами. Я кормил его мясом, а когда мыши попадали в мышеловку или когда я находил выпавшего из гнезда воробьенка, у моего питомца был пир. Я давал ему больших ночных бабочек, лягушат, крупных жуков. Любимым блюдом все же были мыши. Когда Совику исполнился месяц, у него уже были большие мягкие крылья, и он, сидя на спинке стула, старался ими размахивать.
Совик живет у меня уже два месяца. Он летает по саду и прилетает, когда я зову его:
— Совик, Совик!
Он садится мне на плечо или на руку и любит, когда я чешу ему шейку. На дорожку сада я ставлю большой таз и наливаю воды. Совик сидит на плече и смотрит. Тогда я говорю ему:
— Ну что же ты? Иди купайся, купайся.
Совик смело садится прямо в воду, и тут начинается забавное представление. Совенок так увлекается купанием, так хлопает крыльями по воде, что сам уже не виден. Это фонтан из брызг, хлопанье крыльев… Совенок весь мокрый, облипший, с него ручьями течет вода, но на личике у него написано блаженство. Кое-как он вылезает из таза и начинает отряхиваться. С большим трудом взбирается на перекладину между ножками табуретки. Тут он долго сидит, тщательно просушивая свои перышки.
Но вот перышки просохли, хорошо уложены, и весь наряд в самом лучшем виде. Совик взлетает на сучок сирени, еще и еще отряхивается и куда-то улетает. Я не боюсь за него — я знаю, что стоит мне позвать его — и он прилетит.
Мне бы хотелось закончить эту историю тем, что Совик окончательно возмужал, научился охотиться на мышей, обзавелся семейством и прожил долгую счастливую жизнь, но… Но вышло совсем по-другому…
Совик погиб от руки неразумного парня… Я слышал выстрел и пошел в ту сторону, предчувствуя беду. Я нашел Совика, повешенного на заборе соседней дачи. Я взял его, написал с него портрет и похоронил его в своем саду.
ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК
Из обрезков теса и фанеры я смастерил прекрасный и вместительный почтовый ящик. Спереди у него я прорезал довольно широкую щель, куда было бы можно просунуть газету и письмо. Сверху я сделал на петельках крышку, которая защищала бы письма и газеты от атмосферных осадков, и приколотил это сооружение на ствол сосны недалеко от ворот. Прекрасно! Теперь почтальонше не надо тщетно звонить, и она не положит на землю мои письма и газеты, что не раз случалось прежде.
Все почтальоны как прекрасного, так и непрекрасного пола панически боятся собак, и, вместо того чтобы приручить собак кусочком сахара или печенья, они предпочитают скандалить и грозить милицией.
Этот ужас перед собаками, хотя собаки были не больше кошки, заставляет их отдавать почту не адресату, а его соседям. Несколько дней почта доставлялась мне таким кружным путем, и я не подходил к своему ящику. В один прекрасный день подхожу, и что же?.. Два письма и рваный клочок газеты валяются на траве. Нехорошо. Неужели трудно было положить в ящик? Заглядываю в него и вижу… там гнездышко и восемь яичек. А синичка подлетела и недовольно кричит на меня.
На другой день та же история. Синичке явно мешают письма, и она их выкидывает. Пришлось ящик с гнездышком повесить на метр выше, а на ворота прибить другой ящик. Этот ящик был старый, железный, и у него была слабая дверка. Козы сейчас же заметили этот дефект и приспособились отворять дверку и съедать газеты и письма.
Не везет мне с почтой. А как я был уверен в ней раньше! Меня восхищало, что вот напишу я письмо, положу его в конверт, надпишу адрес, пришлепну марку, и мое послание неведомым, но верным путем обязательно попадет в руки тому, кому я писал. Обязательно попадет! Но я забывал о почтальонах, о дурной погоде, о синичках, о козах, о собаках, которые нападают на почтальонов. Много, много врагов у письма, и нужно исключительное счастье, чтобы письмо дошло до того далекого человека, кому оно адресовано.
В самое древнее время писали на скалах — это была скорее стенгазета, чем письмо. Рисовали бизонов, мамонтов, пещерных львов и героев, побеждающих их или позорно убегающих от них. Если нужно было сообщить дружественному племени о готовящейся охоте на мамонта или на диких лошадей, то на кусочке коры изображали этого зверя, и с этим дипломатическим письмом бежал гонец через дебри и пустыни, и в счастливых случаях он добегал, а большей частью он попадал на завтрак диким собакам или пещерному медведю, и письмо не доходило.
Настоящую почту изобрели еще в Древнем Египте, в Персии, в Древнем Риме.