Рассказы советских писателей

— Жаль, жаль, мне казалось, я смогу вам помочь, Я выращивал цветы и знаю, какое это приятное занятие. У меня был красивый дом и сад с цветами. Боже, как давно это было! Ах, если бы и здесь жить среди цветов! Чтобы они ярко пестрели, а вокруг резвились бы животные. Здесь все животные в клетках, я частенько бываю в зоологическом саду, сочувствую им. Вам известно, что животные редко кому позволяют смотреть им в глаза?

ОН в упор взглянул на продавца, — старческие, в красных прожилках глаза забегали.

Продавец шел следом за НИМ и бормотал извинения, что не смог ничего предложить покупателю, все продолжал извиняться даже тогда, когда ОН дошел до наружной двери и вновь вытер руки от пыли. Женщина с вязаньем поднялась со стула, закрыла за НИМ двери и повесила на стекле табличку «Магазин закрыт». ОН остановился на крыльце, прислушался к доносившемуся с площади шуму и почувствовал, что все еще голоден.

ОН стоял, пока на плечо ЕМУ не опустилась чья-то рука, и ОН услышал за своей спиной голос Друга.

— Вернемся назад, — требовал Друг, — мы должны вернуться назад.

Перевод с эстонского Н. Яворской

Георгий Семенов «Посияйте, посияйте…»

Река настелила на мокром берегу извилистую гряду весеннего мусора, а сама скатилась в русло. Ледяная, мутная и тяжелая, ворочалась она в своем беспокойном еще беге, лохматилась хмуро и мрачно, под весенним ветром, дующим ей в угон.

В небе набухали облака, скрывая солнце, но мусор — изломанные ледоходом стебли летошней тресты, спутанные водоросли, ракушки — успел уже просохнуть, побелеть и даже поддался гниению.

Пряное зловоние исходило от него, мешаясь с рыбным, холодным запахом полой воды.

Одурманенный, шел я вдоль этой гниющей грязи, уходя все дальше от городского шума. За мной тянулись по берегу глубокие черные следы. Ярко начищенные ботинки и отглаженные брюки были забрызганы теперь жижей, но, впервые попав после долгой зимы на берег былинной реки, я не замечал чавкающей земли под ногами, чувствуя весеннюю слабость в теле и какую-то сладкую освобожденность души.

Берег был безлюден. Весенний субботний день, четвертый по счету в старинном городе, в котором я раньше не бывал никогда, принес мне наконец-то бездельное это и праздное время, о котором я тайно мечтал, когда ехал сюда. Времени было так много, так огромны и неповоротливы были минуты и часы, составляющие его, таким заманчивым казался день, а потом и вечер, одинокий и оглушающе шумный в большом гостиничном ресторане, где гремел неважнецкий джазовый оркестрик, что я чувствовал себя в эти минуты самым счастливым человеком. Человеком, у которого даже есть собственная собака…

Эта собака глинистого цвета бежала издалека навстречу мне, бежала понуро вдоль светлеющей гряды, как на рыскале, и чуть не наткнулась на меня.

Но вдруг увидела, метнулась испуганно, остановилась и слезливо вперилась, разглядывая человека, который тоже, как и она, шел в задумчивости вдоль недавней границы полой воды и тверди.

На мою улыбку она робко вильнула хвостом и, уступив дорогу, заискивающе сощурилась.

Я не звал ее, но она пошла следом, пошла неторопливо и так спокойно, словно только затем и бежала издалека, чтобы пристроиться к человеку.

Она тоже теперь печатала свои когтистые следы на мягком берегу, шла чуть впереди меня, как поводырь, и мне было хорошо с ней. Теперь я словно бы знал, куда мне идти, что делать и как убить властвующее надо мной время.

Было всего лишь одиннадцать часов, но мне уже чудилось, будто прошла целая вечность с той минуты, как я, позавтракав, вышел из гостиницы.

Я вышел из гостиницы, нырнув в весеннее утро, как в холодную и прозрачную голубую воду, увидел мельком рабочих в брезентовых робах на бульварчике, увидел, как один из них, приподняв бетонный серый брус, достал из-под него слежавшиеся за ночь холодные рукавицы и постучал деревянно ими друг о дружку, готовясь к субботней работе. Шел, праздный, мимо этих занятых людей, мимо кучи цемента, прикрытой грязным толем, взбежал на вздрагивающий и гулкий мост — и закружилась на миг голова, когда я подумал о бесконечной праздности в великом и древнем городе, в котором только теперь распускались почки берез. А в Москве уже все было зелено. Получилось так, что я опять вернулся в пору прозрачной зелени, продлив себе весну или, вернее, впервые увидев ее так близко в этом напряженном и трудном для меня году.

В каком-то пьяном безрассудстве шел я теперь по чавкающей земле и посвистывал своей собаке.

Мириады крохотных мошек, облепивших мусор, звенели при каждом моем шаге. Белые куры копошились в гряде, косо постреливая взглядами. Петух возмущенно закококал, увидев собаку, и, длинноногий, голенастый, неохотно и как-то боком оттанцевал в сторонку. Студенистый гребень вздрагивал злобно и негодующе, словно бы в белокрылый его гарем вторгся соперник.

А собака моя с заметной робостью прошла мимо воинственного петуха, даже не посмотрев на него.