Рассказы сновидца

Итак, это было утром, а вечером я был в Альберт-холле, в кресле в партере, непосредственно перед оркестром, и прямо передо мной сверху свисал провод с маленькой черной штучкой. Это был микрофон. Я сразу это понял, потому что он не был похож ни на что, виденное мною до этого, а микрофон именно таким и должен быть. Потом в зал вошел Линли и сел справа от меня через одно кресло. Он на меня даже не взглянул, он смотрел направо и смотрел налево, но когда он смотрел налево, он смотрел будто сквозь меня на тысячу миль и еще дальше, даже когда он смотрел на меня или на какой-нибудь объект поближе. И тут появился Стиджер. Я его до этого никогда не видал, но, если можно так выразиться, никого при этом не обидев, я всегда могу отличить убийцу с первого взгляда. Стиджер ровно таким и был. И тут грянул оркестр. Они исполняли то, что называется симфонией, Бетховена, как потом мне сказали, его Пятую симфонию, и должно было быть три перерыва. В общем, все шло хорошо, Стиджер сидел и ничего не предпринимал. Всю первую часть он не шелохнулся, даже не шевельнул губами. Наступил перерыв. Я уставился на него, как кошка на собаку. Я коротко взглянул на Линли, но он, казалось, целиком отдался музыке, будто бы проигрывая ее в своей голове, и при этом держал руку в кармане пиджака. Он также был в штатском. Я снова взглянул на Стиджера. И вдруг Стиджер приложил руку к нагрудному карману, открыл рот и поперхнулся. Он собирался кашлянуть. В зале уже до этого кто-то пару раз кашлял, так, совсем чуть-чуть, на фоне музыки. Но Стиджер собрался кашлянуть как следует, это было ясно по тому, как сильно он поперхнулся. В этот самый момент Линли вытащил красный носовой платок. Потом он быстро взглянул на меня и сделал знак ладонью, как бы предостерегая меня от каких-либо действий, потому что я как раз подался вперед в ожидании сигнала. Затем он откинулся на спинку кресла и вновь погрузился в прослушивание музыки, по крайней мере, вид у него был очень спокойный и удовлетворенный. Тут Стиджер кашлянул, и я не стал ему мешать, потому что Линли сделал мне знак, в потом Стиджер высморкался, и прегромко, а потом еще высморкался и опять кашлянул. Он кашлянул еще, и еще раз высморкался, и потом убрал платок. А потом он сидел так же тихо, как и Линли. Вскоре музыканты опять заиграли. И Стиджер вообще не шелохнулся и не открыл рта. Когда наступил следующий перерыв, я посмотрел на Линли, но он только покачал головой. А потом Стиджер опять поперхнулся и вытащил носовой платок, а Линли вытащил свой, и Стиджер снова кашлянул и сморкнулся, а потом опять сморкнулся и кашлянул, завершив все это кашлем и высмаркиванием, ровно так же, как и в предыдущий раз. И тут опять грянула музыка. Между прочим, если вслушаться, наверное, очень неплохой мотивчик, но я был слишком занят, я следил за Стиджером. Однако он больше ничего не делал — ни во время второй части, ни во время следующего перерыва, да и потом, даже ни разу не чихнул. В общем, не особо чего интересного можно про это рассказать. Линли потом мне все объяснил, про то, что Стиджер сделал, я имею в виду, ведь через несколько дней началось наступление на Сицилию, и тогда Линли мне все рассказал. Он дал мне еще одну увольнительную, в награду за ту полезную работу, которую, как он сказал, я сделал, хотя, боюсь, не была она уж так полезна, на самом деле, я ничего и не сделал, но я отправился в эту увольнительную, поехал в Лондон и встретился с Линли. И он опять пригласил меня на обед, за что ему большое спасибо, потому что это напомнило мне о прежних временах, до того, как начались войны и прочие невзгоды. И за обедом он рассказал мне, какие сведения пытался передать Стиджер. Он воспользовался азбукой Морзе, сказал Линли. Кашель — это точка, а сморкание — это тире. А передавал он слово «Этна».

— А почему «Этна»? — спросил я.

Да потому что это гораздо короче, чем «Сицилия», сказал Линли. Всего шесть точек-тире, пояснил он, а в «Сицилии» было бы целых девятнадцать, а с Этной, он сказал, это очень даже хорошая идея. Но только у Стиджера все равно ничего не вышло. На техническом балконе сидел человек, который постоянно держал палец на кнопке и внимательно смотрел на Линли, — в тот момент, когда он видел красный платок, он нажимал на кнопку, и трансляция прекращалась. Когда оркестр начинал играть, они, конечно же, трансляцию возобновляли, и все, что пропустила аудитория, то есть, весь мир, были звуки скрипящих кресел, как музыканты настраивали инструменты, и всякие такие шумы, которые обычно слышишь во время перерывов. Но для тех случаев, когда пришлось бы прерывать музыку, у них тоже имелось объяснение.

— Какое объяснение? — спросил я.

— Технические неполадки, — сказал Линли.