Рассказы (Сборник)

— Вот она, оказывается, где. А я уж думал, навеки пропала, — сказал главный, доставая из-за пазухи такую же, только более засаленную. — Ну, спасибо, что привёл. Я и есть Зоав, если что.

— Пел, Ёнси, бегите! — заорал я и выхватил самострел. Зоав отшвырнул меня в сторону, и второй коротким движением ударил меня пилой по руке. Хлынула кровь, самострел полетел в жухлую листву, и в тот же момент я, словно шилом, ткнул его в бок — левой, ножом. Он оттолкнул меня так, что я едва не упал.

Енси вскинул наконец самострел, и Зоав походя полоснул парня ножом по горлу.

За спиной я почувствовал испуг, испуг Лоды, но что-то было неправильно. Судя по ощущениям, Лода быстро удалялся влево-вверх.

Высоко вверх.

Я обернулся. Он был на месте, с клинком в руке, а перепуганный грач его набирал высоту.

Того, кто назывался Лодой, я не чувствовал. Грач улетал, унося с собой отметину той самой человеческой эмоции, которая захватила и меня.

Ужас.

Ставра отбросила плащ, тускло блеснул тёмный, закопчённый металл. Стальное тело, едва ли женских форм, защищённые шарниры суставов, проклёпанные швы. Возможно, его и можно было бы принять за доспехи, если бы не голова.

Вместо неё была клетка из прутьев, покрытых шипами, с заметавшейся, сонной сорокой внутри. К прутьям были грубо привязаны две толстые каштановые косы, неровно срезанные с кого-то.

Я видел убегающую Пел, чувствовал цепенеющую, испуганную злость тяжело раненного Ёнси, страх проснувшейся птицы в голове Ставры. Из людей тут оставался только я. Такой вот дурной фокус — только что ты был в толпе, и вот в одиночестве, хотя почти никто никуда и не уходил.

Холод пронзил меня, мороз сковал, словно зима была уже здесь. Вот почему, понял я, так потянуло холодом от вечерней улыбки Лоды. Вот почему они ходили в плащах сектантов.

Вот где видел я тот узор — давно, давно, на той вечеринке, при свете жёлтых фонариков, Этдоттир танцевала с высоким парнем, и её каштановые волосы перехватывала на лбу синяя лента с ромбами.

Наверное, косы её были повязаны такими же, когда она встретила неживых, а те вынули из неё душу и посадили в сороку.

Чтобы я подумал, что там, под плащом — человек.

Я слышал про такую магию, но сейчас не мог вспомнить слово, навязчиво крутившееся в голове. Не «некро», нет, но похоже, так похоже, и так же страшно.

Я закричал. Я кричал, потому что сам привёл нежить в Мохнатый лес. Сам вёл её к живым. Я. Сам.

Дальше всё было быстро.

Рука Ставры со щелчком разложилась, удлинившись раза в полтора и обретя лезвие; сердцеед с пилой выронил свой то ли хирургический, то ли столовый инструмент и упал бездыханный, с пробитой грудью — Ставра защищала меня. К моему ужасу, я был ей нужен.

Зоав подхватил из мха камень и могучим броском опрокинул неживую навзничь.

Лода схватился с третьим сердцеедом, выдернув из-под плаща кузнечную заготовку меча.

Я бросился мимо Ставры к оружию, пятная листья кровью; подхватил два самострела и нажал на спуск. Одна стрела вошла в грудь Лоды, вторая в висок. Неглубоко, но я понял, что он не железный.

Лода выбил топор из рук сердцееда первыми двумя ударами, но тот перехватил руку нежити своей лапой и сжал. Что-то загудело в воздухе, до визга, вся фигура Лоды завибрировала крупной дрожью. Ставра вскочила абсолютно нечеловеческим движением. Сорока в её голове валялась оглушённая, и неживая ощущалась мной как пустое место. Теперь было понятно, почему эмоции у моих ведомых были такими нарочитыми и чуть запоздалыми — они лишь внушали дремлющей в теле птицы человеческой душе нужные сны. Только испуг смог нарушить положение дел.

Аода рванул руку и располосовал сердцееду пальцы. Подскочивший Зоав ударил Аоду ножом в бок — нож соскользнул, — а потом в лицо. Второй навалился на Аоду и подмял его под себя, сомкнув зубы на запястье, а окровавленной левой комкая плащ.

Я тем временем приладил ещё одну стрелу и взвёл самострел. Куда стрелять, я не представлял.

С тонким визгом красная игла пробила воздух, поле зрения перечеркнуло вспышкой, потом ещё одной. Словно призрачное раскалённое лезвие, боевая магия полоснула сердцееда поперёк спины, и он рухнул на бок.

Аода выпрямился. Зоав изо всех сил ударил его в лицо подхваченной корягой. Ставра подняла руку, но я прыгнул между ней и Зоавом, спуская стрелу. Я метил в сочленение поясницы, но промазал. Она бросилась ко мне, чтобы отшвырнуть в сторону, и я ударил её ножом, но без толку — она легко отбросила меня в листья.

Капюшон слетел с головы Лоды, его костяной головы, где верхняя часть человеческого черепа, скреплённая металлическими пластинами, соединялась деревянными и железными крепежами с какими-то фарфоровыми амулетами, фигурами из медных нитей и прочей жуткой магической начинкой. Череп был разбит, под ним гуляли искры. Рука, раздавленная сердцеедом, разжалась, дёргаясь; хаотично плясали железные суставы и деревянные фаланги с ложбинами для медных полос.

Ставра выбросила руку вперёд, изящно, как в учебнике по фехтованию. С красной вспышкой лапищу Зоава срезало на самой вершине замаха.