— Сестричка-медсестричка, я совершенно здоров. Я хочу только, чтобы меня оставили в покое. Не распространяй сферу своего влияния за пределы лазарета.
Это должно было прозвучать шутливо, а прозвучало бездушно и грубо. Этого он не хотел. Хильда всплакнула.
— Фриц, пойди на люди. Надень штатское платье, пойдем к Вендландам. Ганс вчера приехал в отпуск. Мари и Герман уже не раз спрашивали о тебе.
— А что мне там делать среди вас, таких воспитанных и нарядно одетых? Я не гожусь для выслушивания ваших сетований и разглагольствований о вашем героизме.
Сестра сказала без тени упрека:
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы я жаловалась, хотя мой труд часто очень нелегок? А наши родители? У старика отца почти нет людей в магазине, у матери дел более чем достаточно, а мой халат медсестры ты называешь нарядом? — Солдат молчал, а девушка продолжала: — Германа Вендланда демобилизовали — он потерял зрение. Им было очень тяжело. И Мари восемь месяцев только и делала, что ухаживала за своим слепым братом. Теперь Вендланды снова смеются.
— Они смеются? Это хорошо.
— Да, Фриц, они смеются. Герман Вендланд, которому столько же лет, сколько и тебе, снова смеется.
— Он никогда ничего не принимал всерьез.
— Нет, Фриц, Мари однажды застала его в тот момент, когда он хотел броситься вниз, с балкона.
— Будь покойна, этого я не сделаю.
— Почему ты причиняешь мне боль, Фриц?
Он простонал.
— Оставь меня наконец в покое! Господи, да мне ничего не надо, дайте только спокойно почитать книгу.
— Спокойной ночи, Фриц!
— Спокойной ночи!
Он не оглянулся, но чувствовал на себе ее взгляд. Однажды он уже чувствовал на себе проницательный женский взгляд. Где же это было? Ах да, на мосту в Будапеште. Хильда и венгерка. Хильда всегда была жизнерадостной. Сколько же лет она работает медсестрой? Два года. Конечно, для молодой хорошенькой девушки есть более приятные занятия, чем изо дня в день возиться в грязи и крови. Грязь и кровь (он оторвал глаза от книги), нежная, юная девушка, вот уже два года, добровольно… Расстроенный, он захлопнул книгу. В тот же момент он услышал на лестнице ее легкие шаги. Значит, она стояла за дверью и подслушивала. Зачем она это сделала? Он ощутил горечь во рту, встал и подошел к окну.
Тихо шелестели листья на липе и на кустах сирени.
Электрический фонарь за крышей садового домика просвечивал сквозь листву, и свет его рассыпался, подобно блестящим монеткам, по серым тропинкам. Розы опустили свои бутоны, Фридрих Менцигер увидел, что они плохо подвязаны. Кошка перебежала через дорожку и вскарабкалась по шпалере на крышу садового домика. Где-то вдалеке зазвенел трамвай. Пробили часы. Пронзительно стрекотал сверчок. Легкий ветерок доносил запах сена. Это было удивительно, поскольку лугов поблизости не было.
Солдат прижался лбом к оконному переплету. Зеленые деревья, неразрушенные шпили церквей и розы — как давно он не видел всего этого! Если где-либо на голой земле стояло дерево, его срубали. Остроглавые минареты были разбиты снарядами, а о цветах и вовсе нечего говорить… Однако розы действительно плохо подвязаны. Неужели отцу и правда не хватает времени? И садовые дорожки тоже не ухожены. Гравия вообще уже не видно. Фридрих Менцигер снова почувствовал какую-то горечь во рту. Он быстро отошел от окна и сделал три-четыре торопливых глотка из бутылки с коньяком. Когда он захотел закрыть окно, он увидел на дорожке негра, который корчился, извивался и кричал. Это видение длилось только мгновение, а затем солдат различил длинную тень кошки, сидевшей за углом садового домика.
— Надо немедленно уезжать отсюда, — сказал солдат, обращаясь к самому себе. И он внимательно взглянул на себя как бы изнутри, проследил прошлое и настоящее, и ему показалось, что он совершенно отчетливо видит будущее. Он всегда гордился своей способностью к самокритике. Поэтому он кивнул головой и произнес:
— Так тому и быть!
Затем он, как был в одежде и сапогах, одним движением бросился на кровать, широко раскинув руки ладонями кверху. «Вот ты лежишь здесь, как Иисус Христос, когда его распинали на кресте», — подумал он, и ему стало стыдно за свои мысли. И тотчас же он понял, как получилось, что он подумал так. Вчера он прочел роман «Без отечества» Германа Банга. Там в конце повествования вот так же лежал один из героев. Это сравнение он нашел неуместным, однако продолжал лежать и предавался ярости своих мыслей, пришедших из тьмы и, подобно белым червям глубоко в земле, точивших его тело. В конце повествования?.. Он чувствовал, как эти мысли гложут его и подтачивают его сопротивляемость.