Рассказы (сборник)

Палка с бляшками День отставного советника по делам строительства Фридриха Вильгельма Ванкельмана

I

Город, где встречал советник этот осенний день тысяча девятьсот сорок седьмого года, был земельной столицей. Он расположился среди лесов и озер, мы найдем в нем замок, театр, музей, собор, несколько правительственных зданий, четыре кинотеатра и девяносто тысяч жителей. Отставной советник по делам строительства д-р Фридрих Вильгельм Ванкельман был одним из них. Впрочем, нет, он был чем-то большим; сказать: город, улица, дом, квартира, комната, квартиросъемщик — значит вести речь о нем.

Что до города, то он знавал лучшие времена. Не говоря уже о давних, когда здесь еще пребывали их королевские высочества. Но даже перед войной в нем насчитывалось всего тридцать тысяч жителей, в войну всего сорок тысяч, и советник к их числу еще не прибавился. Главное же, люди чувствовали тогда, что живут не просто в городе, даже не просто в земельной столице, а как-никак в резиденции. Хотя резидента и звали уже не Фридрих Франц Великогерцогский, а всего лишь гауляйтер Фридрих, Фридрих Великодержавный. Для горожан, считавших своим долгом, и долгом приятным, оказывать уважение наместнику Великой Германии, это знаменовало все-таки регресс с точки зрения общественной и светской, поскольку десять тысяч жителей из сорока оказались тогда не своими, местными, а приезжими. Испокон веков таких считали здесь чужаками; война заставила величать их эвакуированными. И все это были люди отнюдь не великих достатков.

Что и говорить, им стоило посочувствовать, шуточное ли дело — остаться без крова, без вещей, без пары белья и искать пристанища в чужом городе, у чужих людей, причем людей, быть может, другого круга, с другими манерами. Понаехали без ничего, да, может, ничего приличного у них и прежде не водилось, и где же им было понять, что значило ощущать себя истинными согражданами, фольксгеноссен, что значило крепить сплоченность народа перед лицом войны, как прекрасно сказал когда-то наш великий национальный поэт Фридрих фон Шиллер: «Сплочен ты в горе и в беде, народ единый, братский!» Ибо только сплоченность могла стать залогом окончательной победы. И ведь фюрер уже почти ее достиг. Хотя в последние годы всякое было: и террор воздушных налетов и эта история со Сталинградом, вообще духовная стойкость соотечественников год от года подвергалась испытаниям все более суровым, и, в сущности, на каждого жителя города ложилось бремя немалой ответственности. Кто, в самом деле, мог знать, что ему предстоит завтра? Если бомбежки обошли резиденцию стороной, то, по правде сказать, не благодаря замечательной обороне, а благодаря добрым отношениям между бывшим домом великих герцогов и английским королевским двором. Так что великогерцогское семейство хоть этим заслуживало лучшего с ним обхождения. Ведь правда же? Но что можно было сказать?

Да, таков был город в войну, таким он оставался после войны и до сего дня; во всяком случае, если судить по разговорам; правда, половине города вовсе не до разговоров, ей надо работать, так что ее по целым дням просто не бывает дома.

II

Улица уже два года как носит имя Рудольфа Брейтшейда[36]. Два пожилых господина, на вид из приличных, хотя воротники и брюки у них малость потерты, стоят против дома номер шестьдесят семь.

— Такие времена, господин камер-музикус, два года прошло с войны, и что же? Мы бы теперь предпочли видеть в резиденции не десять, а двадцать тысяч эвакуированных. То все-таки были настоящие фольксгеноссен. А эти беженцы… я знаю, их принято называть переселенцами… уже больше сорока тысяч навязали нам на шею, и все лишь потому, что война пощадила нас. А по мне, так лучше бы трещина в стене и разбитая крыша, чем эти квартиранты. Их теперь в городе больше, чем нас. Ко мне подселили два семейства из польских областей. Да еще улицу переименовали: Рудольф-Брейтшейдштрассе. Скажите честно, господин камер-музикус, вы знаете, кто это такой? Мне кажется, эти новые там, наверху, сами толком вначале не знали, трижды писали имя и всякий раз по-разному, покуда разобрались. Наверно, какой-то из коммунистических вождей. Может, даже еще живой, теперь ведь и не ждут, пока человек умрет.