Рассказы (сборник)

— Это было в тысяча девятьсот восемнадцатом году, летом. В музыке я находил утешение перед лицом грозящей моей родине катастрофы, об этом я не смел говорить с моей матерью. Моя сестра Дитлинда — именно так-с, это она — была еще музыкальнее, чем я. Семнадцатилетняя мечтательная девушка. Не очень умная, скорее простодушная. Слишком много близкородственных связей в семье, — он презрительно усмехнулся. — Что вы, как специалист, бесспорно заметили и по моей внешности.

Дядя Герман испугался, потому что он действительно это заметил, но, приняв оскорбленный вид, поднял как бы в знак протеста обе руки. Однако барон, улыбаясь, продолжал:

— Я хочу только сказать, что если вы прибыли в надежде собрать для вашего подзащитного германские мифы о валькириях, то вы попали не по адресу. Валькирий и Зигфридов вы не встретите здесь даже в музыкальной интерпретации Вагнера. Да, это в третьем рейхе тоже имеется. Вы обладаете музыкальными способностями?

— В очень небольшой степени, — признался дядя Герман и беспомощно взглянул на стены. Имена Пауля Линке, военного дирижера Фузеля и Герма Нильса путались у него в голове. Кто там из них написал песню о Лили Марлен у фонаря? Будем надеяться, что этот помешанный на музыке фигляр не спросит. Тут, слава богу, барон продолжил свой рассказ:

— Итак, в тысяча девятьсот восемнадцатом году здесь у нас были военнопленные из разных стран. С теми из них, кто хорошо пел, я свел дружбу и приводил их в замок. Мы вместе пели, и я записывал их старинные песни. Сестра помогала мне и пела вместе с нами. Едва только подумаю… — Тут он подумал и на некоторое время замолчал.

— Среди них был один, молодой, здоровый, симпатичный русский. Да что, собственно, значит — русский? Он был родом откуда-то с левого берега Волги в ее нижнем течении, восточнее Самары, ближе к степям.

Барон посмотрел на дядю Германа так, будто ожидал от него дальнейшего описания тех мест. Дядя Герман не имел о них ни малейшего представления, он знал только, что для русских Волга то же самое, что Рейн для немцев Поэтому дядя Герман энергично закивал, хотя он был удивлен и несколько обескуражен. А барон заговорил снова:

— Поразительный парень. Молодой, высокий, широкоплечий. узкобедрый, открытое лицо с немного грустными карими глазами, добавьте к этому несколько противоречащие чертам лица пышные, почти белые, волнистые волосы, широкий лоб, выдающиеся скулы, прямой благородный нос, мягкий рот — да, невероятно симпатичная внешность. Почти благородная. И это впечатление подкреплялось степенными движениями и дружелюбной, но сдержанной манерой держаться. А голос у него был какой… Мягкий, задушевный, как женский альт. Видимо, и душа нежная. Как она попала в такое мощное тело, знают разве что русские боги.

Барон слегка подмигнул, но, видимо, он чувствовал себя не совсем уютно после такого хвалебного описания какого-то русского под лучами сверкающего на пиджаке дяди Германа партийного значка и добавил:

— Если только у них еще остались какие-то боги.

Дядя Герман решил, что ему правильнее всего тоже не говорить ничего определенного, скорее надо опасаться последующих открытий, поэтому он тоже слегка подмигнул. Барон кивнул:

— И кто же был обладателем столь роскошной внешности? Деревенский парень или пастух из степей. Вот так.

Дядя Герман беспомощно поглядел на барона. Такое красочное описание военнопленного не должно же означать…

— Я долго не мог подметить в его лице ничего необычного, хотя оно наверняка присутствовало. Меня это особенно интересовало, потому что причина внешнего очарования парня и волшебного звучания его голоса могла быть одна. Наконец, я распознал в нем киргизскую кровь. Пойдите меня правильно, речь идет не о его родителях. Но его дедушка, в крайнем случае прадедушка, наверняка был сыном русского, возможно белоруса, и татарки или киргизки. Вероятнее всего последнее. Отсюда и его нос, указывающий на благородную монгольскую кровь.

Барон поглядел на гостя и замолчал, как будто ждал от него, специалиста в таких делах, признания собственных заслуг в любительских исследованиях расовых признаков. Однако господин инженер Герман Бекер, хотя и был партайгеноссе, мало что знал о киргизах и монголоидах вообще, и о тех, у кого благородные носы, и о тех, у кого носов вовсе нет.

— А сам молодой человек ничего об этом не говорил? — спросил дядя Герман, только чтобы что-то сказать.

Барон улыбаясь покачал своей маленькой головой.