Рассказы (сборник)

…Алексей вдруг услышал мучительный младенческий плач, как ему показалось — близко. Не раздумывая, дружинник шагнул в сторону горьких рыданий и только пройдя метров триста сообразил: все в порядке — Магический Кристалл признал его своим хозяином. И ведет в нужном направлении. Да уж ведет…

Плач сменился воплями, визгом и совсем уже нечеловеческим верещанием — будто пытали кролика, добиваясь от него показаний на древнегреческом языке. И хотя Алексей знал, что это всего лишь особенности волшебного прибора — ему стало очень не по себе: так мучить ребенка! Что он уже и кричать не может, а лишь верещит как заяц, растянутый на дыбе. Да уж! Такой компас заведет тебя куда угодно!

Будучи не в силах дольше выносить нечеловеческий визг истязаемого младенца, соглядатай снял с шеи Магический Кристалл и спрятал его в котомку — стенания прекратились. Однако, осмотревшись, Алексей обнаружил себя стоящим на зыбкой кочке посреди жуткой трясины. Приехали! Шаг влево, шаг вправо — меньше чем за минуту засосет с головой! А до следующей кочки не меньше десяти метров! Не перепрыгнешь! Занесла нелегкая! А крохотный торфяной островок качается под ногами, а болотная хлябь издевательски булькает газовыми пузырями — мол, никуда отсюда не выберешься! Дружиннику не оставалось ничего иного, как вновь повесить на шею волшебный компас. И вновь в его ушах зазвучал пронзительный визг истязаемого ребенка. К которому присоединились мучительные вопли связанной матери, наблюдающей, как пытают ее годовалое дитя.

— Болотная Самка плевалась икрою,
Лягушка на кочке качала птенцов, —

дурацкие стишки, всплыв в памяти, приглушили двухголосые стенания — прыгающий с кочки на кочку Алексей смог, пусть не четко, видеть по сторонам. Выходит, не такие уж и дурацкие эти стишки-перевертыши! Не зря перед посвящением каждый дружинник выучивает их наизусть! Наряду с полусотней магических заговоров и заклятий.

— Принцесса пажа посадила в большое
Снесенное мухой во вторник яйцо,

— чем больше нелепых строчек всплывало в памяти соглядатая, тем тише становились пронзительные вопли истязаемого младенца и стенания его обезумевшей матери. И тем меньше Алексей ощущал себя Соглядатаем Второго Ранга — все необратимее превращаясь в дружинника Светоносного Князя. И тем тверже становилась почва под его ногами — трясины затягивались, топи пересыхали, на кочках вырастали веселенькие молодые березки. Искорки в Магическом Кристалле мелькали все чаще, и вот уже весь хрусталь наполнился золотистым светом. Алексей услышал завораживающий голос Болотной Самки:

— Приветствую тебя, воин Светоносного Князя. Добро пожаловать в мое Слепое Подбрюшье.

Зная, что Болотная Самка не имеет определенной формы и потому ее нельзя видеть, дружинник тем не менее пристально озирался по сторонам — а вдруг? Та, которая говорит столь мелодичным голосом, должна быть прекраснее Супруги Светоносного Князя — о чьей несравненной красоте барды наперебой слагают и поют песни. Ах, если бы увидеть ее хоть краешком глаза! Увидеть и умереть — ибо удостоившиеся чести лицезреть Болотную Самку после этого живут не дольше трех дней.

— Нет, воин, в Слепое Подбрюшье я тебя привела не за смертью, — в ответ на невысказанное желание Алексея вновь зазвучал певучий голос Владычицы Болот, — смотри!

И соглядатай увидел.

(Впрочем, под действием болотных испарений он к этому времени уже почти не был Соглядатаем Второго Ранга, оставаясь только дружинником Светоносного Князя.)

На хвосте Белой Образины покачивался подвешенный за руки голенький годовалый ребенок — прелестный светловолосый мальчик. Его правую ножку насквозь пронзал огромный четырехгранный гвоздь, на кованую шляпку которого время от времени дышала огнем Полорогая Дурь, причиняя младенцу страшную боль. Ребенок корчился, извивался — с каждой струей вылетающего из пасти Полорогой Дури синего пламени пронзительный детский визг возвышался до ультразвуковых частот, становясь для Алексея почти неслышимым.

В четырех шагах от истязаемого младенца бешено рвалась из пут обнаженная до пояса молодая женщина. Тщетно. Ее вывернутые назад руки и выглядывающие из-под заплатанной серой юбки икры ног мертвой хваткой удерживали связанные за стволом старой осины толстые пеньковые веревки. Голову женщины плотно притягивали к стволу ее же собственные косы — так что молодая мать, видя ужасные муки своего младенчика, не могла даже биться затылком о дерево, а лишь в кровь растирала запястья связанных рук и лодыжки ног о жёсткие пеньковые пряди.

— Убейте меня! Сожгите! — вопила отчаявшаяся женщина. — Не буду больше его кормить! Пусть мой сыночек умрет от голода! Убейте меня! Сожгите!

— Успокойся, милая. Никто тебя убивать не будет. Через неделю сама умрешь. Или сойдешь с ума. А то — "сожгите" — ишь чего захотела! — с садистской ласковостью утешала страдалицу Седая Девушка, нежно гладя ее по лицу, груди и плечам. — И кормить будешь мальчика сколько надо — титьки-то переполнены.