Рассказы разных лет

— На базу! — как бы подтверждая его мысли, крикнул господин Кизельштейн и, продолжая беседу, сказал Вольфу: — Мне все-таки непонятна эта черепашья медлительность генерала. Иметь такие силы, опираться на усташей Павелича, отряды Михайловича и позволять бандам Тито разбойничать не только где-то в горах, но и появляться возле самой столицы.

— Что поделать? Эти сербы неожиданно оказались храбры. Их окружают — они не сдаются. Их бьют — они не покидают окопов. Кто мог подумать, что они устоят против атак наших войск, — меланхолично ответил Вольф, и на его жирном, одутловатом лице было удивление.

— Проклятые! — сквозь зубы проговорил Кизельштейн и отвернулся.

Шофер хотя и не говорил, но достаточно хорошо понимал по-немецки, научившись за свою работу при фирме разбирать немецкий язык. Слова Вольфа понравились ему. Гордость за свою нацию обожгла его сердце. Но лицо было по-прежнему безразлично. Руки лежали на руле, а внимательные глаза зорко глядели вперед.

Справа бежала река, большая, желтая, глубокая Сава, одетая в гранит. Дальше она сливалась с Дунаем, но и здесь это была внушительная река. По краям дороги стояли каменные полосатые дорожные столбы и невысокие парапеты, за которыми шумела река. Дорога то взлетала вверх, то снова опускалась вниз. Вдали уже показались здания концессии. Это был целый городок со своей электростанцией, жилыми домами и длинными строениями для скота, рабочих и сырья.

Богумил часто бывал здесь, и его директорская машина хорошо была известна.

Двое полицейских и человек в штатском, внимательно наблюдавшие за прибывающими машинами, вытянулись во фронт и одновременно отдали честь лениво ответившему им директору.

На концессии господа Вольф и Кизельштейн пробыли недолго. Встретивший их у подъезда управляющий конторы господин Ветцель зашептал им что-то такое, чего не расслышал шофер. Однако он заметил удивленную гримасу господина Вольфа и разобрал, как директор воскликнул возмущенным голосом:

— Вот так раз! Это же черт знает что такое! Да ведь это просто позор!

После чего управляющий Ветцель что-то снова зашептал обоим. Спустя минуту директор и господин Вольф потеснились и, дав место севшему с ними Ветцелю, приказали Богумилу ехать на пристань.

— К судоверфи! — сказал директор. Машина рванулась с места и, пересекая асфальтированное шоссе, вышла на дорогу к реке.

— Можете спокойно говорить. Во-первых, он хороший, надежный серб, а во-вторых, вовсе не понимает по-немецки, — успокоительно сказал господин Кизельштейн, кивая головой на застывшего над рулем шофера.

— Из Нове-Градка только что телефонировали о том, что партизаны напали на вокзал и казармы городка. С утра идет жестокий бой. Наши части несут большие потери, полковник Дитрих убит, один померанский батальон погиб, не успев даже вырваться из казарм…

— По-зор! — перебивая взволнованного Ветцеля, простонал директор.

— Станция и наши склады в руках бандитов!

— Черт знает что!.. — хватаясь за голову, закричал Кизельштейн, а ленивый, толстый Вольф только меланхолично вздохнул.

— Наша пехота спешно перебрасывается туда, хотя танки… — тут господин Ветцель снизил голос и зашептал так, что Богумил уже больше не разобрал ни слова из беседы своих господ.

Внезапно он затормозил. На дороге, держа ружья наперевес, стояли пять немецких солдат. Они что-то кричали и тыкали стволами винтовок в сторону автомобиля. Из-за домов выбежали еще двое солдат. Потом показался офицер.

— В чем дело? — высовывая голову, спросил господин фон Кизельштейн подошедшего к ним офицера. — Мы — немцы. Едем по срочным обстоятельствам на пристань…

— Вот и хорошо, что вы немцы, — перебивая его, сказал офицер. — Тем лучше. Нам нужен шофер. Наш свалился в яму и сломал себе ногу. Я обер-лейтенант Краузе, командир пулеметной роты 20-го Померанского полка. С кем имею честь говорить?

Господа Ветцель, фон Кизельштейн и Вольф поспешно вышли из машины, и в свою очередь представились офицеру.

— Я слышал о вас, господа. Полковник фон Арним называл нам вашу фамилию, господин фон Кизельштейн. Мы знаем о помощи, которую оказывают нам наши дорогие соотечественники в этой дикой стране, — сказал офицер.

Шофер сидел за рулем, глядя безразличным, скучающим взглядом на окруживших машину немецких солдат.

— Прошу прощения, господа, но поступаю так во имя дела. Я заберу вашего шофера. Я и мои 30 солдат вместе с пулеметами должны срочно быть в Нове-Градка. Это отсюда 30—40 километров. Там идет бой… Партизаны держат в своих руках вокзал. Мы, пулеметчики полка, срочно посланы туда, но, эта идиотская авария лишила нас шофера. Вы, конечно, понимаете меня и как немецкие патриоты, и как солдаты нашего фюрера…

При этом слове все четверо, вытянув руки, согласным хором воскликнули:

— Хайль!

— Конечно! Конечно! — в один голос сказали директор и Ветцель.

— Он серб и не знает нашего языка, — указывая на шофера, произнес господин Вольф. — Он не поймет ни слова из того, что вы прикажете ему в пути. Если ничего не имеете против, я поеду с вами в качестве переводчика, а эти господа пройдут пешком к судоверфи, кстати, она не так уж далеко.