Он сказал, что преступление гвардии лейтенанта Ермолаева подпадает под статью уголовного кодекса российской федерации, по которой в лучшем случае ему полагается десять лет тюремного заключения. Но из уважения к командиру бригады и начальнику штаба он согласился не предавать преступника суду, а провести суд чести. К сожалению, офицеры бригады почему-то остались безучастными к совершённому преступлению и даже не осудили гвардии лейтенанта Ермолаева. А выступление этого офицера из второго батальона вообще было безответственным. Если бы не его глубокое уважение обратившихся к нему офицеров, десять лет тюрьмы сейчас, в военное время заменили бы штрафным батальоном, в котором гвардии лейтенант Ермолаев кровью должен был бы смыть свою вину. Поскольку в танковом экипаже возможности смыть кровью свою вину не меньше, чем в штрафном батальоне, он, явно нарушая своё служебное положение, считает, что можно ограничиться переводом гвардии лейтенанта Ермолаева в боевой экипаж.
На этом завершился суд чести. Саша подошёл к нам, и, не промолвив ни слова, обнял меня и Толю.
Мы возвращались в расположение батальона. Холодный косой дождь, казалось, утяжелил танкошлем. Мы скользили по раскисшей глине. Командир батальона, гвардии майор Дорош положил мне руку на плечо и сказал:
– Спасибо, Счастливчик. Мужество в бою не самое главное мужество. – Он помолчал и почти шёпотом добавил: – Ну и говно же он. Надо было ему устраивать этот цирк.
Я не стал спрашивать, кого он имел в виду.
Сашу перевели командиром танка в первый батальон. В начале зимнего наступления он сгорел вместе со всем экипажем.
Январь 2009 г.
P.S. Я не заметил, в котором часу начал писать этот рассказ. Он выплеснулся из меня в один присест. Я едва успевал записывать. Проще было бы, владей я стенографией. Случайно ли это? Я не верю в случайности. Сегодня, 21 января, исполнилось ровно 64 года со дня моего последнего ранения, которое врачи назвали смертельным. Это случилось через четыре или пять дней после гибели Саши Ермолаева. А в 1975 году с женой и сыном мы приехали в город Нестеров Калининградской области, бывший немецкий Эйдкунен в Восточной Пруссии. Симпатичный военком, майор, положил предо мной книгу захоронений в Нестеровском районе. Толстая книга. Все погибшие были перезахоронены в братской могиле. В списке среди многих знакомых фамилий я нашёл гвардии лейтенанта Александра Ермолаева. И надо же! Оказалось, что он погребён в могиле, в которой по ошибке похоронили и меня ещё до того самого суда чести. А вспомнил я об этом почему-то, уже закончив рассказ.
Заметки на полях времени
***
Языковый барьер. То, что я написал,
Недоступно ни внучкам, ни внуку.
Как запомнят меня – как любил, как ласкал,
Как водил к ним на встречи науку?
Или только порой, распивая чаи,
Вспомнят вдруг за семейным обедом
Не стихи, не рассказы, не книги мои,
А салат, приготовленный дедом?
Бои, бои, едва расставшись с детством,
Едва ли не в песочнице игрой.
А в мирной жизни действия и средства
Соизмерял он с фронтовой порой.
Так в недолёте или перелёте
Накатывала времени волна
И жизнь слагалась в жёстком переплёте,
Название которого – война.
***
Никто ещё златые слитки
Как украшенье не надел.
Бывают пытки от избытка
И славной скромности удел.
Душе отрада, сердцу сладко
И уползает горе прочь,
Когда из малого достатка
Возможно ближнему помочь.
***
Сияние снегов Каскадных гор
Вдали от автострад и небоскрёбов.
Внизу остался выморочный вздор,
Учёных дураков и мелких снобов.
Я вознесён на эту высоту,
Где голос отдыхает от звучанья.
Пьянею, погружённый в красоту
Лесов и скал, и неба, и молчанья.
Сосна в реке любуется собой.
Дыханье хвои трепетно и нежно.
И снег под солнцем бело-голубой,
Как будто флаг моей страны бесснежной.
***
В тот дивный день среди чужих снегов,
В тиши такой, что просто невозможна,
Почувствовал, что стать другим готов.
Ведь в сказке превращения не сложны.
Змеёй печали уползали прочь.
В сознанье не вершились поединки.
И день покорно превращался в ночь.
И нежно-нежно падали снежинки.
***
Две микросхемы в душу мне заложены:
И сострадания, и жёсткости – излишне.
Жизнь пистолет дала на пояс кожаный,
А добрый скальпель мне вручил Всевышний.
Ну, а стихи – души произведение.
Но точная стихов характеристика:
Поэзию в ней глушит, к сожалению,
Навязанная жизнью публицистика.
Не для покоя Ты меня извлёк
Уже почти убитого из ада.
Я был от понимания далёк,
Что благодарным быть за чудо надо.
А, впрочем, что я знал про чудеса?
Что знал про недоступное сознанью?
Как мной воспринимались небеса,
Пока не приобщился к врачеванью?
Но перебрав былых событий нить,
Отчётливо услышал я оттуда,
Что лишь добром возможно оплатить
Библейским чудам родственное чудо.
С тех самых пор, Всевышним осенён,
Дарил себя, дарил, чем сердце светит.
И понял, почему я сохранён.
И осознал, зачем живу на свете.
***
Не отягчая творчество стараньем,