Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море

Марокканка(Дороти). О'кей. Ну, я думал, ладно. Не надо ссора. Веселый компания. Да, о'кей. Только одна вещь.

Дороти. Какая, Анита?

Марокканка. Вы должен снять надпись.

Дороти. Какую надпись?

Марокканка. Надпись на дверь. Все время работаю — нехорошо.

Дороти. Такая надпись висит у меня на двери со времен колледжа, и никогда это ничего не значило.

Марокканка. Вы будет снимать?

Филип. Ну конечно, она снимет. Верно, Дороти?

Дороти. Могу и снять.

Престон. Все равно ты никогда не работаешь.

Дороти. Нет, милый. Но я всегда собираюсь. И я непременно закончу статью для «Космополитен», как только чуточку разберусь в том, что происходит.

За окном на улице раздается грохот, затем приближающееся шипение и снова грохот. Слышен стук падающих кирпичей и железа и звон разбитого стекла.

Филип. Опять стреляют.

Он говорит это очень спокойно и деловито.

Престон. Негодяи!

Он говорит это злобно и взволнованно.

Филип. Бриджес, душа моя, откройте-ка окна. Стекол в Мадриде нет, а скоро зима.

Марокканка. Вы будете снимать надпись?

Дороти подходит к двери и снимает надпись, вытаскивая кнопки пилочкой для ногтей. Она отдает листок Аните.

Дороти. Возьмите себе. И кнопки берите.

Дороти подходит к выключателю и гасит свет. Затем открывает оба окна. Раздается звук, похожий на аккорд гигантского банджо, и приближающийся гул, словно налетает поезд метро или надземки. Затем снова оглушительный грохот, и сыплются осколки стекла.

Марокканка. Вы хороший camarada.

Дороти. Нет, но я бы хотела быть хорошим camarada.

Марокканка. Вы для меня о'кей.

Они стоят рядом в полосе света, падающей из коридора через открытую дверь.

Филип. Если бы окна были закрыты, все стекла разбились бы от сотрясения. Слышно, как вылетают снаряды. Подождем следующего.

Престон. Какая мерзость, эти ночные обстрелы.

Дороти. Сколько длился последний?

Филип. Больше часа.

Марокканка. Дороти, мы идем подвал?

Снова аккорд гигантского банджо — с минуту тишина, затем громкий нарастающий гул, на этот раз гораздо ближе, затем оглушительный взрыв, и комната наполняется дымом и кирпичной пылью.

Престон. К черту! Я иду вниз.

Филип. Эта комната очень удачно расположена. Серьезно. Я не шучу. С улицы я вам показал бы.

Дороти. Я, пожалуй, останусь здесь. Не все ли равно, где дожидаться?

Монтер. Camaradas, no hay luz!

Он говорит эти слова громко и почти пророчески, стоя посреди комнаты и широко раскинув руки.

Филип. Он говорит, что света нет. Знаете, этот чудак становится страшен. Что-то вроде электрифицированного греческого хора.

Престон. Я уйду отсюда.

Дороти. Тогда будь добр, милый, возьми с собой Аниту и монтера.

Престон. Идемте.

Они уходят.

Опять раздается взрыв, на этот раз нешуточный.

Дороти(стоит рядом с Филипом и прислушивается к грохоту и звону, последовавшему за взрывом). Филип, здесь в самом деле безопасно?

Филип. Здесь не хуже и не лучше, чем в любом другом месте. Серьезно. Безопасно — не совсем то слово; но в наше время безопасность как-то не в ходу.

Дороти. С вами мне не страшно.

Филип. Постарайтесь перескочить через эту стадию. Это самая ужасная.

Дороти. Ничего не могу поделать.

Филип. А вы постарайтесь. Будьте умницей. (Подходит к патефону и ставит мазурку Шопена си-минор op. 33 № 4.)

Они слушают мазурку, освещенные отблеском рефлектора.

Жидковато и очень старомодно, но все-таки очень красиво.

Раздается грохот орудий с горы Гарабитас. Снаряд разрывается на улице за окном, окно ярко освещается.

Дороти. Ой, милый, милый, милый.